Она еле успела перенести центр тяжести и тут же снова обернулась вокруг шеста в идеальное с музыкой время, и подтянулась ещё несколько раз, после чего легко приземлилась и сделала высокий мах ногой, подняв ступню над головой и опустив её на сиденье стула.
Толпа обезумела.
— ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ, МАРИОН! — крикнул мужчина в толпе.
Все вокруг рассмеялись.
— НЕТ, — закричала женщина рядом с ним. — ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ!
Женщина с длинными чёрными волосами подмигнула другой женщине, затем резко развернулась, высоко подняв колено, и сделала ещё один мах над головой, поставив ногу сзади на сиденье серебристого стула.
Перешагнув через спинку, она кувыркнулась вперед, аккуратно приземлившись спиной на отполированную сцену, и её бедра оказались приподняты вверх, а тёмный макияж подчеркивал её кошачьи светло-карие глаза. Она снова задвигалась под музыку, и Тюр понял, что пялится на эти длинные ноги и худой живот, пытаясь молчаливо напомнить себе, что он здесь делает.
Его взгляд переместился на её лицо и он увидел, что ореховые глаза смотрели на него в ответ.
Она смотрела на него, пока её тело двигалось под музыку.
Казалось, что они находились в этом танце вместе…
Затем она ухватилась за серебристый шест и подтянулась так грациозно, что это выглядело так, будто кто-то поднял её с помощью веревок.
Обхватив ногой шест, она снова плавно прокрутилась вокруг него, пока другая её нога застыла в танцевальном па, а песня уже подходила к концу.
Она закончила выступление, повиснув вниз головой и вытянув одну длинную ногу в идеальную линию, украшенную чулками в красно-белую полоску.
Её губы изогнулись в легкой усмешке, пока она удерживала взгляд Тюра.
Бог не двигался.
Он даже не моргал.
Тем не менее, ему потребовалось несколько секунд, чтобы напомнить себе, кто она такая.
Она была причиной, по которой он находился здесь.
Марион Равенскрофт была его работой.
И пока он повторял эти слова в своей голове на нескольких разных языках…
…он задавался вопросом, верил ли он в это хоть немножко.
Глава 5
Публичная сцена
Она повисла вверх ногами, глядя на мужчину с обсидианово-чёрными, ошеломляющими и тревожно приковывающими к себе глазами, дыша немного тяжелее из-за выступления, которое она составила буквально в последнюю минуту, когда Чарли спросила, не хочет ли она развлечь народ.
Кто-то проболтался Чарли, что Марион когда-то была танцовщицей.
Прежде чем она стала профессиональной тусовщицей.
Однако сейчас она вовсе не думала обо всём этом.
На самом деле она ни о чём не думала.
Вместо этого она чувствовала себя пойманной, затерянной в этих непостижимых глазах, которые были лишь частью невероятно красивого лица.
Не дрогнув, она удерживала его взгляд даже после того, как её разум частично включился обратно в работу. Она ни разу не отвела глаза и в то же время смогла думать достаточно ясно, чтобы заинтересоваться этим мужчиной. Она наблюдала, как он смотрит на неё; суровые черты его лица были неподвижными, как и его хорошо сложенное, не менее красивое тело, которое расположилось на стуле в дальнем конце бара.
Что-то в том, как он сидел, говорило ей, что эта непринуждённая поза была крайне обманчивой.
Он выглядел скорее как большой кот, готовый к прыжку.
По сути, всё в этом мужчине кричало о том, что он был бойцом, и Марион как никто другой узнавала данные признаки. Большую часть своей жизни она провела среди вот таких вот бойцов.
Она задавалась вопросом, кто он, чёрт возьми, такой.
С её-то безумно отвратительной удачей он, вероятнее всего, окажется репортёром.
Учитывая тот факт, что последние тридцать секунд песни она вроде как танцевала исключительно для него, это было бы просто… идеально.
Хотя она подозревала, что репортёр намного сильнее обрадовался бы подобному шоу, чем этот парень, если судить по его виду. Он бы не стал пялиться на неё с таким неподвижным, возможно-осуждающим, возможно-злым взглядом на своём великолепном лице.
И он бы не смотрел на неё в упор этими странно тёмными и гипнотическими глазами.
Если он был репортёром, то это не объясняло его телосложение, которое больше подходило гимнасту или боксеру средней весовой категории, нежели обыденному придурку-журналисту. Большинство папарацци, которые всюду преследовали её, выглядели так, словно только что вылезли из своей машины, переночевав там накануне вечером. Стандартно неряшливые образы репортёров, с которыми Марион пересекалась за последний год, по большей части отличались лёгкой щетиной, гавайскими рубашками, которые они по невообразимой причине предпочитали, или, похоже, ежедневным похмельем.
Даже те, кто выглядели немного более аккуратными, не походили на этого парня.
У них определённо не было такой ауры.
Марион задалась вопросом, не был ли он новичком в её службе безопасности.
Она всё ещё смотрела на него, когда перевернулась, спускаясь с шеста, а затем прошла по сцене к узким деревянным ступенькам, ведущим обратно на основной этаж. Она осторожно спустилась по лесенке, аккуратно ставя ноги в туфлях с безумно высокими каблуками.
Затем Джоанна Ривз, смеясь, схватила Марион за руку и обняла её за талию, торопливо рассказывая на ухо о том, как все в этом мире просто обожали её. Джоанна куда-то настойчиво вела её, и Марион изо всех сил старалась поспевать, балансируя на блестящих красных каблуках на гладком кафельном полу, на который уже успели пролить несколько напитков.
— Тебе В САМОМ ДЕЛЕ нужно быть актрисой, моя дорогая… — проговорила актриса с заплетающимся языком, повышая голос из-за нарастающей музыки, когда диджеи снова заиграли треки. Они немедленно возобновили громкие танцевальные ритмы, чтобы ещё больше завести толпу.
— …В тебе столько харизмы! Просто АФИГЕТЬ! В ДУШЕ ты исполнитель, Мари, готова поставить на это деньги. Я собираюсь поговорить с моим менеджером насчет тебя… Я думаю, мы должны снять пробную сцену! Я до смерти хочу узнать, любит ли тебя камера так же сильно, как и я!
Марион не ответила ей, но вместо этого наклонила голову, ухмыльнулась и подмигнула.
Приложив пальчик к ямочке на щеке, она другой рукой по-матросски отдала честь, при этом выпятив задницу и грудь и имитируя старые плакаты в стиле пин-ап сороковых годов.
Это развеселило Джоанну ещё больше, и она рассмеялась, направляя Марион, всё ещё одетую в пушистое белое бикини и гольфы, к своему столику, где Марион увидела привычную смесь невероятно знаменитых и невероятно богатых людей.
Она сделала реверанс на последовавшие аплодисменты и свист.
Затем улыбнулась Джоанне, высвобождая свою руку.
— Мне надо переодеться, — произнесла она, громко говоря это прямо в ухо актрисе сквозь музыку. — Я вернусь через несколько минут…
— Ты и так выглядишь великолепно, — сказал ей мужчина с сильным ирландским акцентом.
Оглянувшись, Марион увидела, как актер ухмыляется, глядя на неё. Её шапочка Санты из номера небрежно восседала на его голове, а рука сжимала крепкий алкогольный напиток в бокале.
— Почему бы тебе не присесть ко мне на колени, красавица? — произнёс он, похлопывая себя по бедру. Его ирландский акцент стал ещё заметнее, когда он сделал очередной глоток. — Скажи заведённому и возбуждённому Санте, что ты хочешь на Рождество, пока он не выскочил из своих штанов…
— О, я сильно подозреваю, что тебя гораздо больше волнует то, что ты сам хочешь на Рождество, Гарри, — бросила ему в ответ Марион. — Но мы все знаем, что ты в списке плохих мальчиков и девочек. Поэтому я думаю, что ты получишь кусок угля.
Сидящий рядом с ним мужчина (какой-то богач из техно-индустрии, если ей не изменяла память) разразился искренним смехом.
— Ну же, прекрасная, — уговаривал Гарри, подмигивая и глядя на её ноги. — Обласкай немного член Санты. Мы можем обговорить детали наших взаимных подарков позже.
