зеленые, до сих пор не дают мне покоя.
Я знаю, что он не ответит. Я должна была догадаться; но отсутствие ответа — это такое же признание, как если бы он прямо сказал, что любит меня. И что — то есть в его глазах — что — то глубокое и красноречивое. Истина так же очевидна, как и выражение его лица.
Все во мне напрягается, а руки сжимаются по бокам, потому что я не знаю, как я к нему отношусь. В моей голове так много путаницы — чувство ненависти борется с чувством любви. Я должна задаться вопросом — было ли время, когда я любила его? Даже если эта любовь ушла или изменилась сейчас, было ли в прошлом время, когда я любила его? Я не уверена.
До всего этого я считала нас друзьями, которые, возможно, вот — вот перерастут в нечто большее. Правда в том, что я его почти не знаю. Он меня почти не знает. И все, что я знала о нем, было ложью. Теперь он практически чужой.
Посейдон, я даже не знаю его настоящего имени! Майер? Маршалл? Что — то другое?
Все, что я знаю, это то, что он когда — то был королевской гвардией… На Корсике ходят истории о жестоких и неописуемых действиях, которые гвардия совершала по приказу короля. Я могу только догадываться о зверствах, совершенных Майером в его прошлом.
Он останавливается у опушки деревьев, и я вижу, как он прижимает раненую руку к ребрам. Я почти забыла, что он вообще был ранен, но из — под рукавов выглядывали темные опухшие синяки, словно пытаясь напомнить мне.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, указывая на его руку.
Он кусает нижнюю губу.
— Я в порядке, — отвечает он. — Мара любезно перевязала, но это не помогло. При этом рука не сломана, — он смотрит на меня, и в его взгляде есть что — то похожее на нетерпение. — Мы оба знаем, что это заживет.
— Да, — мягко отвечаю я.
Русалы — выносливые существа, и большинство наших травм заживают без каких — либо пятен — если они несерьезны.
Я надеюсь, что травмы Каллена оставят шрамы. Мерзкие, ужасные, как постоянное напоминание о том, что он сделал. Шрамы, которые он не может скрыть. Не то чтобы ему когда — либо было стыдно за свои действия. Каллен не знает значения этого слова.
— Как ты себя чувствуешь? — голос Майера прерывает мою концентрацию. — Синяки на твоем лице выглядят болезненно.
— Я в порядке… — я замолкаю, морщась, ведь поймана на своей лжи. Вся левая сторона моего лица пульсирует при каждом движении рта, но это ощущение я признаю лишь смутно, потому что раны снаружи не могут соперничать с ранами внутри.
Глава четвертая
Мы долго стоим под покровом листьев, нависших над нами.
Не совсем смотрим в глаза друг другу, но не в силах отвернуться. Я думаю о том, какой легкой была наша дружба поначалу и как приятно было разговаривать с ним. Я так отчаянно хочу вернуться в легкое, светлое место, где мы были. Но, конечно, это невозможно. Теперь все совершенно по — другому.
Запах бекона и кофе доносится из соседнего окна, заставляя мой желудок урчать. Я снова начинаю идти, отгоняя мысли о том, что могло быть между мной и Майером. Теперь нет «Майер и я».
— Что планирует Каллен? — спрашиваю я, решив сменить тему. — У него точно был план, если я не пошла с ним добровольно. У него всегда есть план.
Каким бы заблуждающимся ни был Каллен, он знает меня достаточно хорошо, чтобы предсказывать мое настроение. Он знал меня почти всю мою жизнь и видел, каким смелым и несгибаемым был мой дух с Эвардом. Мало того, Каллен знал о моих чувствах к нему, а это означало, что он также знал, что я никогда добровольно не уступлю ему.
Майер пожимает плечами.
— Каллен не потрудился держать меня в курсе всего плана, — тихо признается он, — все, что я знал, это то, что я должен был подружиться с тобой и следить за тобой.
Я хмурюсь, когда думаю о том, следящем за мной и распространяющим всю ложь обо мне. Я не хочу вспоминать и думать об обманах, которые все еще распространялись по Шелл — Харбору, и о том, что все им поверили. Неужели Каллен действительно думал, что, если он настроит город против меня, я захочу вернуться к нему? Ничто никогда не заставит меня хотеть вернуться к нему.
— Хотел бы я рассказать тебе, каковы следующие шаги Каллена, но… — Майер замолкает со вздохом, засовывая руки в карманы.
Края его рубашки развеваются на океаническом бризе, и впервые с тех пор, как все это произошло, я позволяю себе насладиться его красотой. Будто я даже не могу сдержаться. Русал с его зелеными глазами и непослушными волосами, сильными и точеными чертами определенно красавчик. Мое сердце снова трепещет, но я продолжаю идти, и на этот раз гнев, который я чувствую, направлен на меня.
— Значит, Каллен недостаточно доверял тебе, чтобы рассказать о своих планах? — спрашиваю я.
Он снова пожимает плечами.
— Как видишь. Я считаю, что у него есть другие планы, но меня они не касаются.
Не знаю, почему эта новость меня удивляет, но она удивляет. Не так давно я думала, что Каллен был лишь головорезом; слишком глупым и поверхностным, чтобы знать что — либо, кроме грубой силы. Теперь я знаю, что недооценила его; мужчину, чудовище, ужасное коварное существо. Кто знает, на что еще он способен?
Подавив гнев, я спрашиваю:
— Как ты думаешь, он вернется?
Майер удивленно смотрит на меня — будто не ожидал такого глупого вопроса. Конечно, Каллен вернется.
— Мы оба знаем, что он не сдастся.
Я качаю головой и вздыхаю, потому что Майер прав.
— Хотя я не понимаю, почему, — отвечаю я. — Я не особенная. Всего лишь самка. У него может быть дюжина женщин, таких же, как я, и они есть.
— Это неправда, — возражает Майер. — Ты особенная, и он, очевидно, понимает это.
Я качаю головой.
— Я знаю, что Каллен не взглянул бы на меня дважды, если бы его брат не оскорбил его. Он не хочет меня. Он хочет доказать свою точку зрения.
— Мы не
