что?
Никому не нужна была моя жертва. Особенно тому, для кого — незачем больше самой себе врать! — все и затевалось.
Он ничего не понял. Не успел понять, и наверняка не хотел. Или ему не дали. Не знаю. Какая теперь разница?
Ильян… моя ночь, полная чудовищ и кошмаров. Незаконный сын дворянина из города Чжучин. Менестрель, поэт и наемный убийца. Умница и сволочь. Предатель и лжец. Преступник, которого мы поймали, когда он пытался отомстить семье отца и почти извел всех своих родственников насмерть, схватили его в последний момент.
Я тогда не позволила запороть его насмерть на площади — пожалела мальчишку, ему было всего пятнадцать. И папеньке он мстил не на пустом месте — по милости титулованного борова мать Ильяна умерла от голода в канаве, а сам он остался беспризорным сиротой в общине нищих, где его держали за раба.
Он считал, что справедливо будет вернуть наследство папаши себе. Ведь он и правда был старшим сыном, просто незаконным. И методично шел к своей цели, используя то, чему научили в гильдии убийц.
Впрочем, про гильдию мы тогда не знали, иначе ни возраст, ни уже гремевшая по трактирам слава Серебряного Голоса не спасли бы парня.
А так… ему назначили сорок ударов кнутом на площади. Всего сорок, шестьдесят — это уже была бы смертная казнь. А так — может, и повезет. Особенно если одна слишком глупая и слишком добрая девчонка заплатит палачу, чтобы тот не просто придержал руку и не бил по позвоночнику, но еще и не выбросил наказанного в канаву, отнес к лекарке. Ей я тоже заплатила.
И мы уехали из того города. Забыли о мальчишке-менестреле, о том, как он совершил преступление и был наказан. А вот Ильян ничего не забыл.
Все эти мысли-воспоминания пронеслись сквозь меня как метель, выстужая и вымораживая все живое, что во мне еще оставалось. А когда я окончательно заледенела, вдруг стало очень больно и горячо правой руке. Словно запястье обхватили раскаленной проволокой и затянули.
— Что же ты за гадость такая? — Я была даже благодарна физической боли, которая сначала скрутила меня на обочине так сильно, что лишила сознания, а потом выдернула обратно в реальный мир, продолжая терзать запястье.
Сейчас болело не так остро и сильно, зато постоянно и нудно. И если приложить к горящему запястью пальцы другой руки, под кожей чувствовались какие-то линии. Узор? И не разглядеть — унесло меня от людей и поселений подальше, в сторону ущелья. Темнота — хоть глаз выколи. И ни капли магических сил, словно гадость на левом запястье высосала их из меня в один глоток. И продолжает высасывать.
Дела… зато эта проблема так плотно заняла собой все мое внимание, что другая боль, другое отчаяние словно подернулись тонкой пленочкой неосознанности.
Рассвет я встретила все там же, в ущелье, в стороне от дороги на полянке между низкорослых кустов стланика. Едва-едва посветлело, как я размотала кое-как сооруженную повязку и уставилась на собственную руку.
Действительно узор. Словно сплетенный из шипастых стеблей браслет под кожей, едва выделяется золотистым. А на внутренней стороне, там, где жилы и вены, — стилизованный цветок пятилистника с шестью лепестками.
Это что за?! Не знаю такой магии. Да и сам знак — как насмешка из прошлого.
Солнце вставало из зубчатой пасти гор дымно-красным заспанным шаром, а я сидела на скальном уступе чуть в стороне от дороги и старалась думать, отставив в сторону эмоции.
Прятаться от самой себя и врать себе — зряшное занятие. Я в прошлый раз попробовала, и результат мне не понравился. Мое внезапное возвращение к жизни сначала ошеломило, а потом подарило дурацкую и очень болезненную надежду встретить его снова. Встретить и хотя бы посмотреть… может быть, поговорить.
Эта надежда только что умерла. Вместо нее у меня остались боль, разочарование, растерянность и полное непонимание — а что делать дальше? И этот знак на руке — что он означает и чем грозит?
Какое-то время я ощущала, что не хочу ничего. Разве что вернуться в ничто, из которого меня против воли выдернули и заставили снова жить, дышать, понимать, разбираться в том, что случилось, и пожинать плоды собственных ошибок.
Но чем выше поднималось солнце, тем меньше становилась эта затягивающая пустота. Что, опять сдаться? Никто не спорит, можно прямо здесь и сейчас перерезать себе горло, разом избавившись от проблем и горечи. Но я уже один раз убежала. Может, хватит?
Ильяна больше нет. Моя ночь умерла. Но остался день. Огонь вон, похожий на тень самого себя, жгучий от непроявленной боли. Где-то на этой земле живет Камень, его семья с ним, они все избавились от проклятия, и хотя бы это у меня получилось. Стоит взглянуть, как у них теперь дела.
А еще есть Дождь. Вот перед кем я виновата больше всех. Стоит узнать, что с ним, и, может быть, получится попросить прощения. Или не показываться, не бередить старые раны? Возможно, они уже забыли, что в их боевой звезде когда-то было сердце. Живут себе…
Я посмотрю сначала со стороны. А потом стану разбираться. И с Камнем, и с Огнем. С Дождем. И даже с Ветром.
Ну и раз такое дело, надо разобраться, как я вообще вернулась. Кто этому помог? Что случилось? Зачем? Не хотелось бы, чтобы меня втянули во что-то, чего я не понимаю. И это украшение на запястье — буду искать, собирать сведения. Узнаю, что оно означает. Логика подсказывала, что мое воскрешение и этот цветочек — одного поля ягоды. То есть рыть надо в одну сторону. Это даже хорошо — не буду разбрасываться.
Что ж, план на ближайшее время есть. Сначала пойду в сторону княжества Ла Риду. Там до сих пор правит Камень. Мы когда-то с ребятами смеялись, что эта скала устоит в любую бурю, и не ошиблись. Вот и посмотрю, как оно…
Главное — идти вперед. Шаг за шагом. А слезы? Ну что слезы, пусть льются. Я не плакала в прошлый раз, когда меня обвинили в том, что на друга и его семью наложили проклятие. Не плакала потом, когда Ветер, которого я считала не просто другом, а кем-то большим, хотел запечатать мою силу и сделать из меня пленницу в собственном княжеском замке. Я не плакала даже тогда, когда узнала о предательстве Ильяна и о том, что это он проклял моих друзей.
