— Жаворонки, ага, — переглянувшись, прыснули Марья с Настей.
— Ох, и забавные вы, как я погляжу. Меня, кстати, Акулиной кличут, — представилась кикимора.
— А мы…
— Мне видать все: и имя, и вину…
— Зачем же спрашивала тогда? — насупилась Малашка.
— Так для разговору, — подмигнула Акулина. — Короче, — закруглилась она, давая понять, что беседа окончена, — вечером жду. Будем чай с пряниками пить, а то потом любовь у вас начнется, а уж апосля почки березовые и молодой папоротник собирать будем, и не поболтаешь.
Решив, что начальству виднее, наевшиеся арестантки вежливо попрощались и продолжили экскурсию.
— Ну вот и он, мой любимый затон, — через некоторое время квакнула Настя, остановившись у скрытой в камышах заводи. — Сейчас искупаемся…
— Ты как хошь, а я в воду ни ногой! — Меланья аж отпрыгнула от темной торфяной воды. — Там же лягвы плавают.
— Скажите, пожалуйста, какие мы нежные, — засмеялась Марья, с удовольствием прыгая в воду. — А я читала, что лягушек в молоко кидали, чтоб оно прохладным оставалось.
— В нас в терему таким похабством никто не занимался, — отрезала ключница. — Я чай для прохлады ледник имеется. Там и сливочки хранятся, и молочко, и маслице, а тут… — она повела лапкой и горестно вздохнула.
— Сюда мало кто приходит даже летом, а уж зимовать и вовсе не решаются, — Настя, как всегда, выступила в роли миротворца. — Это личный затон водяного.
— Тем более, — стояла на своем Малашка. — От начальства держаться надо как можно дальше.
— Лягушкам без воды нельзя, — попробовала переубедить лупоглазую упрямицу Маша. — У них кожа пересыхает.
— Ничего не знаю! — уперлась та. — И знать не хочу про лягушачью жизнь.
— Против природы не попрешь.
— По природе я картошку жрать не могу и разговаривать тоже, и вообще…
Договорить она не успела. Ежик не дал. Неожиданно высунулся из зарослей прошлогодней осоки и шумно принюхался.
— Мамочки! — взвизгнула Малашка, почувствовав движение за спиной, да как прыгнет в затон.
— Хорошо вошла, без брызг, — оценила Марья.
— Ласточкой нырнула, — согласилась Настя и прыснула.
— Что-то долго она не выныривает, — встревожилась Облигация. — Проверить бы.
— Давай, — согласилась Настена.
Переглянувшись, подруги нырнули, и началась свистопляска с элементами дурдома.
Оказавшаяся на редкость приятной вода обняла Машу и Настю, подхватила и мягко, но неуклонно повлекла вглубь. Никакого страха оказавшиеся в родной среде квакушки не испьлывали. Они активно гребли лапами, стараясь оказаться поближе к Малашке, раскинувшейся на дне.
— Убилась? Сломала шею? — волновалась Марья, начисто позабыв анатомию и физиологию земноводных, что филологу простительно.
— Врядли, — успокоила ее Настя. — Как ты? — она постаралась перевернуть Меланью на спину.
— Мне хорошо, — пьяным голосом откликнулась та. — А почему мы говорим под водой?
— Это волшебство, мисс Грэйнджер (Дж. Роулинг), — фыркнула Марья и стала помогать Настюше.
Стоило ей коснуться Малашки, как вода вскипела ключом! Не в смысле кипятка, нет. Просто со дна ударили родники, такие сильные, как будто кто-то включил джакузи.
— Массажик, — обрадовалась Настя.
— Лепота, — Малашка таки перевернулась на спину.
— И не говори, — чувствуя необычайное воодушевление согласилась Маша и неожиданно для себя запела. — Напилася я пьяна…
— Не дойду я до дома, — подхватила Настя.
— А я слов не знаю, — расстроилась Малашка, нежась в струях родника. — Научите, девки…
— И мня тож, — послышалось невнятное, и рядом с квакушками показалась огроменная, пьяная в хлам образина.
— Подхватывай, — обрадовалась увеличению количества учеников Маша и затянула незабвенное. — Довела меня тропка дальняя до вишневого сада!
Что было потом, она не запомнила. Подробности в памяти не отложились. Осталось только ощущение веселья, невероятной легкости и всеобъемлющего счастья. А вот пробуждение вышло не очень. Голова раскалывалась, во рту словно кошки нагадили, обидевшись, что песок из их лотков высыпали. Скорее всего в глаза. Марусины. Иначе, с чего их так печет?
— О-о-ох, — на два голоса застонали рядом.
От этих звуков у Марьи в голове взорвалась петарда.
— Кхто тут? — кое-как проморгавшись, прохрипела она.
— А тебе кого надобно красавица? — в поле зрения Маши вплыла смутно знакомая физиономия жизнерадостно салатного цвета. — Добра молодца для дела поцелуйного?
— Чхево? — с трудом опознав Акулину, шепнула страдалица. — Зачхем?
— Чего не знаю, того не знаю, — развела руками кикимора. — Но приставала ты к Аспиду просто ужас как. Обзывала его красавчиком, лезла с пылкими лобзаньями.
— Я?! — Облигация настолько поразилась, что даже позабьла о мучительной головной боли. — Не может быть.
— Еще как может, — не знала жалости Акулька. — Подруги твои тихие были, спокойные, скромные да вежливые, а ты все бузила и бедного змея тиранила: 'Поцелуй меня, добрый молодец, я в царевну превращусь/ — писклявым голосочком пропела она.
— Ужас, — икнула Маша. — Дожила, к ужикам домогаюсь.
— А-ха-ха-ха! — схватилась за бока кикимора. — Держите меня семеро. Аспида змея ужиком еще никто не называл. Уморила!
— Все когда-нибудь бывает в первый раз, — философски заметила Марья и сглотнула горькую густую слюну. — Можно водички?
— Ой, прости, — повинилась Акулина, подхватила страдающую жабку под пузо и опустила ее в ведро с прохладной, кристально-чистой, возвращающей желание жить водичкой.
— Спасибо, — благодарно булькнула Марья и медленно опустилась на дно.
— На здоровьичко, — услышала она, когда нашла силы вынырнуть. — Полегчало?
— Да, — булькнула Маша и предприняла попытку вылезти.
— На ручки иди, забулдыга, — покачала головой кикимора. — Я тебя к подружкам пересажу. И не успела Облигация возмутиться за поклеп, как ее пересадили в плоскую миску, в которой лениво шевелили лапами знакомые квакушки. — Теперича слушай про вчерашнее, — Акулина враз растеряла веселость. — Имей в виду, красава, что разговариваю я с тобой от имени папани. Потому как занят он. По твоей и их, — тонкий зеленоватый палец указал на Малашку с Настенькой, — милости.
— Чего мы натворили-то? С ужиком целовались? Хором? — не выдержала Марья.
— Вы в отцов омут нырнули и пробудили родники с живой водой! — гаркнула потерявшая терпение Акулька. — Перепились ею до поросячьего визга и батяню споили. Напрочь.
— Это плохо? — понаблюдав за безуспешными попытками испуганных подруг ускакать от кикиморы куда подальше, прямо спросила Марья.
— Хорошо, — вернув беглянок на место, сердито ответила Акулина. — Почетно даже. Больше тебе скажу. Теперь наше болото в озеро превращаться начнет.
— Так чем ты недовольна?
— Жизня поменяется круто, — не сразу ответила кикимора. — Все другим станет. Арестантов отсюда переведут, потому что не по чину всяким супостатам около заветного источника крутиться. Рылами не вышли.
— Замечательно, — подбодрила рассказчицу Маша.
— Но сначала всем по шапке надают, — не повелась кикимора. — Будут разбираться, как невинные на болото попали. Это я про вас троих, если что.
— По ошибке, — бодро отрапортовала Облигация. — К примеру, нас с Малашкой в одночасье к вам отправили, безо всяких разбирательств и судов.
— Да причем тут вы, — отмахнулась Акулина. — Все дело в ней, — она обличающе ткнула в Настеньку. — Не за себя ведь девка срок мотает… Теперь полетят головы, — мрачно посулила кикимора. — А еще и батяня помолодел…
Услышав последние слова и сопоставив их со своими воспоминаниями, Марья подобралась.
После деликатных расспросов, утешений, заверений в лояльном отношении к администрации Лихоманского болота в целом и Акулине в частности, Марье удалось выяснить следующее: никакие апелляции и челобитные им с Малашкой не понадобятся. Уголовные дела трех квакушек, пробудивших к жизни волшебные родники, будут пересмотрены автоматически. Акулька, естественно, пользовалась другой терминологией, но смысл был именно таким. Короче, живая вода это и есть билет на волю для Марьи, Меланьи и Анастасии.
