– Ээй! Вы там долго еще любезничать собираетесь? – окликнул их мужской голос. – Ехать надо, так едем. К чему время терять, в дороге не наговорились что ли?
– Это Речер, – шепнул Януш, подводя девушку к телеге, груженой мешками, – Он тебя до Иверии довезет, и дальше путь укажет.
Эвелиса с некоторой опаской покосилась на грузного мужчину, с длинными черными усами. Внешне он больше походил на разбойника, чем на добропорядочного человека. И где только Януш его отыскал? Такой стукнет камнем по голове, и добираться никуда не придется.
– Вот она какая, твоя девка-то пугливая? Да если бы я с такой в узком переулке столкнулся, сам бы от страха язык проглотил. Как звать то тебя, болезная?
– Эв…Эвелиса.
– Цветок осени значит? Что ж, забирайся в телегу, цветок.
Он ухватил ее запястье здоровой лапищей, и без малейших усилий втянул к себе.
– А я Речер, лучший мельник Иверии, – он подмигнул ей, и добавил, обращаясь уже к Янушу, – Бывай паря, довезу твою девку в лучшем виде, и до Аксора найду с кем переправить. Сам то я сюда теперь не скоро выберусь, но будешь в моих землях, заглядывай.
Он щелкнул кнутом, и лошадь медленно стронулась с места. Прижав узелок с платьем к груди, Эвелиса оглянулась на Януша, но тот смотрел куда-то мимо, избегая ее взгляда. Затем парень махнул рукой, и круто развернувшись, зашагал к собственной телеге.
***
Первое время они ехали молча. Мужчина жевал какую-то соломинку, то и дело встряхивая вожжи. Эвелиса сидела рядом, все так же прижимая к себе котомку. Над городом уже опустилась ночь, но несмотря на темноту девушка различала и высокие дома, и дорогу выложенную неровным камнем. То и дело на глаза попадались кучки конского навоза, а у стен домов блестели лужи, вызывая подозрение, что вовсе не дождь стал причиной их появления.
Но вот камни под колесами телеги стали попадаться все реже, а дорога незаметно приобрела более привычный вид. Просто укатанная земля, со своими ямами и неровностями. Сплюнув в сторону, мужчина наконец искоса взглянул на свою попутчицу.
– Что-то ты тихая какая-то. Голодная небось?
Девушка отрицательно покачала головой, вспомнив, что ела последний раз, когда солнце еще высоко стояло над головой. Но говорить об этом она не собиралась.
– Нашла кого обманывать. Вижу, что голодная, – он наклонился, пошарил в дорожном мешке, и выудил небольшой шар хлеба, – Держи. Эвона какая тощая, сплошные кости, нас по пути все собаки забрешут от зависти.
Эвелиса робко взяла хлеб, не решаясь поднять глаза на мужчину. «Девку скромность красит» – вспомнились слова родителей. И хоть голод сжимал внутренности, она не решалась откусить даже маленького кусочка.
– Он конечно подсох немного, – рассуждал вполголоса мужчина, – Но так даже для зубов полезнее. А чего не ешь? Неужто брезгуешь?
– Что вы! Вовсе нет! – и в подтверждение своих слов, девушка откусила край хлеба.
Тот и вправду оказался сухим, а еще почему-то пах лошадью и мучной пылью, но несмотря на это, казался не менее вкусным, чем свежий хлеб из печи.
– Другое дело! – похвалил ее Речер, и одобрительно хлопнул по спине, – Мне жинка всегда в дорогу печет с запасом, и серчает, коль что-то обратно привожу. Мол не ценю ее трудов. А я ценю, но нельзя же столько дней одним хлебом питаться?
– Нельзя… наверное. – тихо отозвалась Эвелиса, чувствуя, что от нее ожидают ответа.
Приученная, что в присутствии старших, а уж тем более мужчин, следует молчать, она ощущала себя крайне неловко. Однако и невежей казаться не хотелось. Поэтому она снова впилась зубами в жесткую корку, надеясь, что это избавит ее от дальнейших вопросов.
– Вот и я так считаю. Но разве ж бабу переспоришь. Все переживает, что я голодую в дороге. Я то! Да мне год можно голодуть, и не убудет. А вот ты, смотрю, другое дело, того и гляди ноги протянешь. Чай кормили плохо?
– Хорошо кормили, – все так же негромко ответила девушка, заметив, что снова повисла пауза.
– Хорошо кормили, – передразнил мужчина, – Коса толстая, а ты нет. Непорядок. Тебя бы к моей жинке под крыло пристроить, уж враз бы откормила.
Эвелиса украдкой взглянула на мужчину. То, что он был семейным человеком, вызывало некоторое доверие. Может им помощница по хозяйству пригодится, за птицей ходить, или же двор в порядке держать? Однако опасение, что Иверия недостаточно далеко от родного села, оказалось сильнее. Вдруг батюшку по каким-нибудь делам занесет туда, или любого другого селянина. Не зря же Януш говорил, что добираться следует именно в Аксор.
– Мне к тетушке надо…
– Чтобы на пару с ней костями греметь? – захохотал Речер, – Дело хозяйское. Но день другой ты у меня все равно погостююешь. Моя жинка любит над такими болезными хлопотать, не все ж мне одному от ее забот отдуваться.
Не удержавшись от улыбки, Эвелиса низко склонила голову, но мужчина оказался наблюдательнее.
– Вот и повеселела. Я же говорил, великое дело хлеб. А уж когда моя Альяна тебя пирогами накормит, и вовсе в пляс пустишься!
Девушка фыркнула, и тут же уткнулась в рукав. Нехорошо смеяться при посторонних. Однако давящее беспокойство все же немного разжало свои когти. Несмотря на грозный, и даже пугающий вид, Речер оказался добродушным и даже веселым человеком.
Всю дорогу мужчина травил байки, громко хохотал над собственными шутками, рассказывал истории из жизни, и практически не требовал ответа. Эвелисе даже показалось, что спутница ему нужна была исключительно для того, чтобы болтать, и не выглядеть при этом странно.
И все же, к концу второго дня голос Речера слился в голове в один сплошной гул. Девушке и в голову не приходило, что кто-то может разговаривать так много, и при этом не уставать. А она еще Олею порой считала слишком разговорчивой.
***
Иверия блестела покатыми крышами, и Эвелиса с замиранием сердца следила, как приближаются желтоватые стены. Ей было очень любопытно посмотреть на город при свете дня, тем более, даже издалека он заметно отличался от того городишки, до которого ее довез Януш.
Однако не доезжая до городских стен, Речер свернул в сторону, и теперь держал путь вдоль реки. По пути им то и дело попадались дома, разбросанные без всякого порядка, и совершенно не огороженные забором. И это при том, что дома выглядели солидно, и как минимум должны были принадлежать очень зажиточным крестьянам.
Мужчина, видимо выговорив весь свой запас слов, теперь просто насвистывал незатейливую мелодию, устремив взгляд вперед. Лошадь размеренно покачивала головой в такт шагу, который становился все более неспешным.
Эвелиса перебирала в пальцах край платка, чувствуя себя бесконечно уставшей. Пропитанная потом одежда липла к телу, лицо и шея чесались, а ведь это еще не конец пути. А потом? Что делать, когда она окажется в Аксоре? Ведь никакая тетка ее там не ждет…
– Чего-сь приуныла? Вона гляди, уже мельница показалась. Ежель что, нечисти не боись, – мужчина хохотнул, – Та за день так в мельничном колесе набегается, что после отсыпается до вечерних петухов, и по округе не шарохается.
Упоминание о нечисти вызвало у девушки улыбку. В далеком детстве, родители много водили ее по знахаркам, чтобы те избавили дочь от глазного «изъяна». Знахарки давали наговоренную воду, что-то шептали, чертили на лбу угольком. Но ничего не помогало. Одна из них тогда и насоветовала, чтобы Далибор к местному мельнику сходил, тот мол с нечистой силой знается, может чего присоветует.
Мельник долго отпирался, спорил, кажется даже ругался, а потом махнул рукой, и сказал оставить девочку до утра на мельнице. Эвелиса хорошо запомнила, как она сидела на круглом камне, грызла хлеб, а мельник долго костерил вслух невежд и глупцов. После, успокоившись, мужчина рассказывал ей, как мелется зерно, что колесо поворачивает сама река природной силой, и что селяне очень надоели ему своими суевериями.
Скорее всего он не думал, что пятилетняя девчушка что-то запомнит из его пространной речи, поэтому и позволил себе выговориться. Но Эвелиса запомнила, и с тех пор не испытывала особого страха перед мельницами и теми силами, что там обитают.
