уже думает, что я принадлежу ей. Это только вопрос времени, когда она придет в себя.
Моя будущая королева, только что созрела для того, чтобы ей завладели.
Но я забегаю вперед.
Мне нужно было пробиться сквозь эти стены и позволить ей увидеть, что не у одного Райстена есть сердце. Хотя, насколько жалким оно может быть, моё тоже имеет право называться сердцем. Я был инкубом, и единственным из нас четырёх, кто мог понять, через что она проходит. По крайней мере, с точки зрения сексуальной неудовлетворенности.
Она была переполнена силой, настолько, что её тело пыталось найти выход, чтобы выместить эту энергию — и всё усугублялось тем, на сколько сильно она морила себя голодом.
Не то чтобы она собиралась позволить кому-либо из нас исправить это в краткосрочной перспективе.
Сначала мне нужно было найти способ залатать ее разум после повреждений, которые нанес ей человек.
И тогда, я поглощу ее и покажу ей, что может предложить связь с инкубом.
Глава 4
Мы провели вторую половину дня, вычищая пепел из каждого уголка и щели нашего дома. Что ж, Мойра это делала. А я дежурила с совком и отвечала за утилизацию мусора в нашем металлическом мусорном баке на заднем дворе. В тот день я, наверное, совершила тридцать выходов на улицу и не обращала внимания на тени, ползущие по моему дому.
Всадники были там, прямо за пределами моего поля зрения. Я не могла их видеть, но я могла чувствовать их. Их сущность взывала ко мне; не только ко мне. Это взывало к зверю, беспокойно расхаживающему внутри. Моя сущность не понимала, не могла постичь, почему я беспокоюсь об уборке дома, когда мы могли быть с ними. Когда мы должны быть с ними.
Она не могла понять мои человеческие эмоции, когда мы не были людьми. Ни капли. То, что я выросла среди людей, не имело для нее значения. Она считала мою потребность в независимости и пространстве обременительной. Неудобной. Даже иррациональной. Моё желание времени для адаптации было похвальным в её глазах, но, зная точно, к чему она подталкивала меня и чего именно она от меня добивалась, я не была склонна её слушать. Я не собиралась слушать существо, у которого было очень мало собственных истинных эмоций, кроме желания и ярости.
Она подстрекала меня. Тыкала. Подталкивала. Делала все, что могла, чтобы заставить меня действовать, пока небо переходило от голубого к черному. Я не уступила ни дюйма, потому что она отняла бы милю.
Заснуть той ночью было невозможно. Не из-за того, что мое тело было так туго натянуто, что большую часть раннего ноябрьского утра я пялилась в потолок. Бандит свернулся калачиком сбоку от меня, и я чувствовала присутствие Мойры всего в комнате от меня. Душевный покой так и не пришел. Просто беспокойный и ошеломленный дрейф, где время ползло с мучительной скоростью. Я, должно быть, моргнула тысячу раз, потому что где-то по пути ночь прошла, и наступило утро.
Мягкий свет пробивался сквозь щели в занавесках, освещая мою комнату мягким серым сиянием облачного неба. Несмотря на внешнюю безмятежность, зверь все еще бродила внутри меня. Не успокоилась, даже после ночи, когда я заставляла себя оставаться в постели в надежде обрести покой. О нет, она ни в малейшей степени не была обескуражена или измотана. Если уж на то пошло, она была более раздражительной. Ее разочарование просочилось в меня, и кровь в моих венах забурлила жизнью. Прямо в этот момент, в моем недосыпающем, предварительно накачанном кофеином оцепенении, я поняла, что не планирую сидеть без дела или убираться еще один день.
Мне нужно было выбраться. Сделать что-нибудь. Иначе этот чертов зверь сведет меня с ума или, что еще хуже, отправит прямиком в постель к Всадникам.
Я вскочила и начала рыться в своем шкафу, вполголоса проклиная то, как стало холодно. Настолько холодно, что, когда я наклонилась, чтобы порыться в стопке чистого белья, мое дыхание замерзло, превращаясь передо мной в клубы пара. Мои губы сжались, когда я натянула джинсы поверх термобелья, которое надела перед сном. Через прорези спереди виднелся темно-серый материал под ними, что давало мне хоть какую-то защиту от холода. Я натянула футболку и две толстовки, чтобы согреться. На улице должно было быть холодно как черт, но я хотела надеть безрукавку, если собиралась работать сегодня в «Блю Рубин». Мне никогда не нравилось делать татуировки с длинными рукавами. Они казались тесными. Сковывающими. Особенно в тех неловких позах, которые мне приходится принимать на работе.
Как только я закончила зашнуровывать ботинки, в дверях моей комнаты появилась Мойра с чашкой дымящегося кофе в руке.
— Куда-то собираешься? — Спросила она. Ее тон был испытующим, не совсем властным, но в нем чувствовалось неудовольствие. Она скрестила свои худые зеленые руки на груди и склонила голову.
— Да. Сегодня у меня четыре клиента, с двумя из которых мне пришлось перенести встречу на прошлой неделе. Не говоря уже о тех, кто еще вчера перенес сеанс, — ответила я так же кратко. Бандит бросился ко мне из своего гамака в углу, обвивая руками мою шею. Он издавал самые жалкие мяукающие звуки, и я почти уверена, что все это было сделано для эффекта.
— Ты уверена? Даже мусорная панда беспокоится о тебе. Может, тебе лучше остаться дома еще на денек, — сказала она, когда Бандит снова завизжал мне в ухо. Его крошечные лапки вцепились в меня, когти впились в мою шею.
— Я уже два дня сидела дома. Я нарушила свою традицию ходить к Марте каждую субботу, а я за десять лет ни разу не пропустила ни дня. Я больше не буду сидеть взаперти в доме. Вы с Бандитом можете смириться с этим. Нам все еще нужно оплачивать счета и управлять тату-салоном, — решительно сказала я. Енот, висевший у меня на шее, буквально начал дрожать и реветь, как гребаный младенец.
Ради дьявола.
Стук в дверь, прервал нас. Бандит замолчал и забрался мне на плечо, переключаясь с мелкого скулящего дерьма на бдительного защитника. Я покачала головой.
— Невероятно…
Мойра последовала за мной, когда я подошла к входной двери. Я приложила руку к замку, глядя в маленький глазок. Никогда в жизни я не утруждала себя проверкой, прежде чем открывать дверь. До этого момента. Я думаю, что то, что тебя накачали наркотиками, домогались, а затем почти похитили — это как-то меняет восприятие.
— Руби, я знаю, что ты там, любимая. Почему бы тебе
