— Он предоставляет своим офицерам полномочия, — добавила Кестрел.
— Он отлынивает. А из-за чего, я уверена, ты знаешь.
Это зажгло в Кестрел яркую спичку удовольствия.
Как спичка, это удовольствие быстро сгорело. Кестрел вспомнила свое обещание Джесс заставить геранцев платить.
Она не знала, что об этом думать.
Кестрел осознала, что до сих пор не поблагодарила Арина за то, что ее рояль перевезли сюда. Она нашла Арина в библиотеке и собиралась произнести то, что пришла сказать. Но, увидев в свете взлетевших от стукнувшихся поленьев искр, как он изучает у огня карту, она вспомнила свое обещание — именно потому, что так старалась забыть его.
Она выпалила то, что совершенно не имело ни к чему никакого отношения.
— Ты умеешь готовить медовые полумесяцы?
— Умею ли я… — Арин опустил карту. — Кестрел, не хочу тебя разочаровывать, но я никогда не был поваром.
— Ты умеешь делать чай.
Он рассмеялся.
— Ты же понимаешь, что вскипятить воду по силам любому?
— Ох.
Кестрел двинулась к выходу, чувствуя себя глупо. Что вообще надоумило ее задать такой глупый вопрос?
— Я хотел сказать, да, — произнес Арин. — Да, я умею готовить медовые полумесяцы.
— В самом деле?
— Э-э… нет. Но можем попробовать.
Они отправились на кухни. Повинуясь взгляду Арина, все вышли из комнаты, и они с Кестрел остались вдвоем. На столешнице появилась мука, а Арин достал из шкафчика мед.
Кестрел разбила в миску яйцо и поняла, почему захотела этого.
Чтобы притвориться, будто не надвигалась никакая война, будто не существовало разных сторон и будто такой была ее жизнь.
Полумесяцы получились твердыми, как камни.
— Хм-м, — промычал Арин, рассматривая один из них. — Я мог бы использовать их в бою.
Кестрел рассмеялась, не успев сказать себе, что это не смешно.
— Между прочим, они почти того же размера, что и твое любимое оружие, — продолжил Арин. — И это напомнило мне: ты так и не рассказала, как сражалась на Иглах с лучшим бойцом в городе и победила.
Будет ошибкой рассказать ему. Это нарушит главнейшее правило войны: как можно дольше скрывать свои сильные и слабые стороны. Однако Кестрел поведала Арину историю того, как победила Айрекса.
Арин прикрыл лицо белой от муки ладонью и выглянул между пальцев.
— Ты ужасна. Да помогут мне боги, если я перейду тебе дорогу, Кестрел.
— Ты уже перешел, — заметила девушка.
— Но разве я тебе враг? — Арин преодолел расстояние между ними и тихо повторил: — Враг?
Кестрел не ответила. Она сосредоточилась на ощущении того, как в основание ее спины уперся край столешницы. Стол был простым и настоящим — подогнанная древесина, гвозди и прямые углы. Никаких колебаний. Никаких уступок.
— Ты мне — нет, — произнес Арин.
И поцеловал ее.
Губы Кестрел раскрылись. То, что она чувствовала, было настоящим, но вовсе не простым. Арин пах дымом и сахаром. Сладкое под гарью. Кестрел ощутила вкус меда, который он слизал с пальцев несколько минут назад. Ее сердце пустилось галопом, и именно она с жадностью впитывала его поцелуй, именно она подняла колено между его ног. Затем его дыхание стало прерывистым, а поцелуй — темным и глубоким. Он поднял Кестрел на стол, чтобы ее лицо оказалось вровень с его. Они целовались, и казалось, будто в воздухе вокруг них скрывались слова, будто эти слова были невидимыми созданиями, которые задевали своими перьями ее и Арина, а затем толкались, и жужжали, и тянули.
«Говори», — шептали они.
«Говори», — просил поцелуй.
Любовь дрожала на кончике языка Кестрел. Но она не могла произнести этих слов. Как ей сказать это после всего, что между ними было: после пятидесяти кейстонов, заплаченных в руку распорядителя торгов, после долгих часов предположений, как будет звучать голос Арина под ее музыку, после связанных вместе запястий и ее вывернутого колена, после сделанного Арином в карете в ночь Зимнего бала признания.
Это казалось признанием, но признанием не было. Он ничего не сказал о заговоре. Даже если бы сказал, все равно было бы слишком поздно, когда все обстоятельства выступали на его стороне.
Кестрел снова вспомнила свое обещание Джесс.
Если она в скором времени не покинет этот дом, то изменит себе. Отдастся тому, чей поцелуй в день бала заставил ее поверить, будто он хотел лишь быть с ней, в то время как сам надеялся перевернуть мир так, чтобы она оказалась внизу, а сам он — на верхушке.
Кестрел отстранилась.
Арин просил прощения. Спрашивал, что сделал не так. Его лицо пылало, губы распухли. Он говорил о том, что, возможно, это слишком скоро, но они смогут жить здесь. Вместе.
— Моя душа принадлежит тебе, — сказал он. — Ты знаешь, что это так.
Кестрел подняла руку в одинаковой мере для того, чтобы закрыть от себя его лицо и остановить его слова.
Она вышла из кухни.
Чтобы не побежать, ей потребовалась вся ее гордость.
***
Кестрел вернулась в свои комнаты, натянула черный дуэльный костюм и сапоги и вытащила из плюща самодельный нож. Она повязала полоску ткани, на которой он висел, вокруг талии, вышла в сад и стала ждать ночи.
Кестрел всегда считала, что расположенный на крыше сад был ее лучшей возможностью бежать, однако не знала, как ею воспользоваться.
Она беспомощно обвела взглядом четыре каменные стены. Затем Кестрел неотрывно уставилась на дверь, но чем эта дверь могла ей помочь? Она вела в покои Арина, а Арин…
Нет. Нет, думала Кестрел, она не станет входить в эту дверь, не может. Внезапно ее осенило.
Бесполезно думать о двери как о способе пройти через стену. Это был способ подняться на нее.
Кестрел положила правую ладонь на дверную ручку и поставила левую ногу на нижние петли. Упершись левой рукой в каменный дверной косяк, она встала на эти петли, балансируя на столь маленькой опоре — тонкой полоске металла с шишечкой. Затем она подняла правую ногу на дверную ручку. Кестрел перенесла свой вес и вытянулась, чтобы ухватиться за верхние петли, а затем просунула пальцы в щель между ребром двери и камнем.
Она вскарабкалась на дверь и с нее — на стену, которая отделяла ее сад от сада Арина. Стараясь не потерять равновесие, она добралась до крыши.
А затем Кестрел бегом бросилась по скату крыши к земле.
Арину снилась Кестрел. Он пробудился, и сон растаял, будто аромат. Арин не помнил его, но воздух вокруг изменился. Молодой человек моргнул в темноте.
Услышав звуки, он понял, что долгое время ожидал чего-то подобного.
