сотни мелких насекомых и царапают своими колючими лапками. И эта мешанина отвратительных образов в голове – не разобрать, что там где, только страшно и хочется плакать.
Но Эйруин лежит тихо. Словно придавлен всей этой тяжестью.
Наклоняюсь к его уху – но не слишком близко, движение воздуха от дыхания тоже неприятно, – и шепчу как можно тише:
– Ру?.. Слушай… Нужно снять напряжение. Нельзя это терпеть. Может, ты хочешь чего? Может, нужно заплакать? Это должно помочь. Это же нормально. Врачи говорят, помогает, нельзя терпеть…
Но он не отвечает.
Подождав – ничего не меняется, – снова шепчу:
– Мне кажется, это правда могло бы помочь. Ну?.. Ну хочешь, я тоже заплачу? Будем реветь на двоих, весь пол зальём, а то давно его не мыли.
Молчание.
Не выдержав тишины – и рвущего сознание шума, – тяну Эйруина за плечо, и тут он рявкает мысленно: «Я не могу!». Меня окатывает злостью и каким-то цельным ярким воспоминанием: перед глазами – металлический пол, в тусклом холодно-белом свете видна размазанная всюду кровь, руки тоже в ней и скользят, острая режущая боль в правом бедре, ниже нога не чувствуется, но нужно ползти вперёд, к спасительной темноте, там какие-то ящики… А если не успеешь…
«Почему?»
«Не могу! – но затем его ярость словно выключается, и Ру добавляет обессиленно: – Не умею».
– Ладно. Ладно… – я совсем легко сжимаю его плечо. – Сейчас придумаем.
Но что? У нас нет ничего успокоительного, а через доставку можно заказать только травяной чай – с тем же успехом я могу водить над ним руками и читать заклинания. Но нужно же делать хоть что-то! Может, набрать ванну? Говорят, успокаивает. Нет, не пойдёт, ему даже прикосновение воздуха кажется слишком сильным, что уж говорить о горячей воде.
– Так. Давай я схожу за едой. Нужно поесть. Совсем немного, хорошо? Чего ты хочешь? Мясо?
В ответ меня хлещет образом по лицу: шмат сырого мяса, кость толстая, не разгрызть, и у крови странный горький привкус…
Я уже немного понял, как закрываться от сознания Ру, так что перехватываю образ, не пуская дальше в себя, и бодро выпаливаю:
– Ясно, возьму фрукты. Может, молока с печеньем? Кашу?
Когда Берт была мелкая, вечером мама всегда грела ей молоко. После стакана привычное бешенство сестры выключалось, и она более-менее спокойно шла спать.
Но Ру сжимает пальцы на моём запястье – как металлические клещи – и не пускает.
– Подожди, – глажу его руку. – Я ненадолго. Я скоро, хорошо? Совсем скоро. А ты помнишь те занятия? Где учили дышать?
«М-м…»
Вроде бы это согласие, так что я продолжаю:
– Значит, я сейчас быстренько принесу еду, очень быстро, а ты пока дыши, хорошо? Помнишь? Вдох и выдох, медленно… Ты это умеешь. Ну?.. Вдох и выдох… – Ру глубоко вдыхает, и я аккуратно снимаю его пальцы со своей руки. – Вот так, молодец. Продолжай. Я скоро.
Подняв ножки кровати, чтоб не скрежетали по полу, я выбираюсь, устанавливаю её обратно и бросаюсь на кухню.
Одной рукой тычу в экран доставки – что брать-то? в самом деле молоко? не замечал, чтобы Ру его пил, – второй хватаю домашний телефон и набираю номер Като. Выключен.
Господи, что вообще Ру любит? Как назло, всё из головы вылетело, мысли скачут, как мячики. Вот десерт этот, помню, хвалил, протёртые фрукты, полезно… Это и есть «смузи»? Вот уж не думал. Ладно, дайте два.
Ищу следующий номер, домашний.
Две порции десерта… Чего бы ещё заказать…
Гудки возле уха наконец-то сменяются щелчком соединения, я набираю воздуха, чтобы поздороваться, однако попёрхиваюсь, услышав басовитое: «Да?..»
Ошибся номером? В недоумении смотрю на экран телефона. Нет, «Катерина, медик».
Прикладываю телефон обратно к уху, там раздаётся приглушённое: «Милая, а кто у тебя записан “к Б”?»
И тут я неожиданно узнаю голос.
– Юхас?..
«А, это вы, капитан, – теперь голос звучит с облегчением узнавания. – Добрый день. Вам Като?».
От растерянности у меня получается вопрос:
– Д-да?..
«Секунду».
У Като шашни с Юхасом?.. Внезапно. А впрочем, плевать, у меня есть дела поважнее.
Медичка наконец-то отвечает, и я, на автомате тыча в экран заказа еды, принимаюсь шипеть бессвязицу о том, что мне срочно нужны транквилизаторы, просто необходимы, и если она поможет, то я буду целовать ей руки, ноги и что она только захочет, потому что Эрику очень плохо, а я не могу позвонить в больницу – они его заберут и запрут в палате, а ему нельзя быть одному, а они этого не поймут, потому что не видят, что происходит у него в голове, а я вижу.
Като, судя по её тону, мало что поняла и вообще прихерела от таких внезапных просьб, но адрес спросила и пообещала быть через двадцать минут. На самом деле я бы предпочёл просто получить лекарства, чем пускать её сюда, но ладно, хрен с ним, сейчас уже не до хорошего.
Тем временем пикает доставка, и я, набрав полные руки еды, несусь обратно в комнату. Это по-прежнему тяжело: словно приближаешься к мощному источнику электричества, кожа чешется от напряжения, нервы скручивает, и всё тело требует броситься в противоположном от него направлении.
Отодвигаю кровать. Эйруин не реагирует. Усаживаюсь на пол неподалёку, раскладываю вокруг еду: стаканы с десертом, печенье сладкое, печенье солёное, печёное яблоко. Что за херню я набрал?
– Ру? Я пришёл. Давай поедим? Смотри, у меня тут печенье карамельное, и это… месиво с бананом, помнишь, тебе вроде нравилось? Груша, киви, вся фигня. Выглядит вкусно. Давай? Я два взял, тоже поем.
Сняв крышку со стаканчика, жадно поглощаю ложку за ложкой, но вскоре осознаю, что это выглядит странно: принёс Эйруину еду и сам жру, пока он лежит лицом в стенку. Но я тоже не могу уже терпеть это всё! Сколько можно контролировать ситуацию, дайте мне просто отключиться на пять минут и пожрать смузи! Неужели я не заслужил?
Закончив, берусь за печенье. Жую, невидяще уставившись в пространство. В комнате ни малейшего движения, даже дыхания не слышно, только моё хрумканье.
Громкий стук во входную дверь. Ру подскакивает, как сжатая пружина, и снова вжимается спиной в угол, панически уставившись на приоткрытую дверь комнаты. Не успеваю закрыться, и сознание обжигает образами: сотни, тысячи раз, когда за ним приходили и куда-то вели или, бывало, волокли по полу за цепь на шее. Господи, как он всё это терпел, прятал в памяти, жил с этим?
Тянусь было к нему, но на моё движение Ру
