ты с этим человеком? Что же ты, с ума сошла — он же без роду и племени! Чужак, пришедший в наш дом по рекомендациям!
— А ты, Сашка, сам балбес, — ехидно ввернул Василий Никифорович, — отправил молодую девицу в глухую деревню с этим добрым малым и надеялся, что обойдется!
Тут Саша Александровна ожила, наклонилась над диваном и невероятно шустро выхватила шпагу из ножен отца. Прыгнула к сеням, выбросила ее на улицу и обернулась, прижавшись спиной к дверям.
— Только попробуй, — произнесла она яростно, бледная, решительная, — хоть пальцем попробуй! Отрекусь, вот клянусь вам всем, отрекусь!
Гранин залюбовался ею — ох и бурлива лядовская кровь, ох и горяча.
Александр Васильевич побагровел, медленно, как разбуженный медведь, поднялся на ноги, попытался сдвинуть с дороги старого атамана, слепой от бешенства и втрое сильнее обычного.
— Убью! — глаза его побелели, стали дикими, на губах даже пена выступила. — Убью паскуду!
Он двигался на Гранина, свирепея и свирепея, но Василий Никифорович оттолкнул его, рявкнул громогласно:
— Вот по уху дам!
Изабелла Наумовна закатила глаза и распласталась по дивану в полубесчувственном состоянии.
Гранин мягко коснулся плеча старого атамана, улыбнулся ему, надеясь успокоить, Василий Никифорович фыркнул — во дурак, — но отступил в сторону. А Гранин шагнул к Александру Васильевичу, близко, на расстояние удара, и прямо взглянул ему в глаза.
После минувшей ночи он теперь ничего на свете не боялся.
Снизошедшая на него благодать еще кутала защитным коконом, дарила покой и непоколебимую уверенность, что отныне он в праве своем.
Саша Александровна принадлежит ему, как и он — ей. А все остальное лишь пустые помехи.
— Александр Васильевич, — сказал он тихо, — я обещаю вам, что буду хранить жизнь вашей дочери пуще собственной. Все время, отпущенное мне, я посвящу неустанным заботам о ее счастье и благополучии.
— Уйди, покуда жив, — сквозь зубы процедил Александр Васильевич, — с глаз моих долой! А то отрекусь, говорит! От отца отречется!
Гранин понимал, что не надо еще пуще сердить атамана, а все равно не удержался от улыбки.
— Как же вы схожи с Сашей Александровной, — проговорил он восхищенно. — Порода!
Александр Васильевич оторопел от этой улыбки так, будто его сбросила лошадь. Помотал головой.
— Не из пугливых, значит, — заключил он. — Отец! Ты взаправду решил ему Сашу отдать?
— Так она ревмя ревела, — развел руками Василий Никифорович. — В обморок падала! Не пороть же ее, сам понимаешь, дело такое. Тонкое дело, молодое. Себя-то вспомни.
— А я и помню, — угрюмо ответил Александр Васильевич, — и чем кончилось, помню. Саша, чертова девка, принеси мне выпить! И попробуй только взбрыкнуть!
Саша Александровна молнией бросилась в сторону кухни, только крикнула на бегу:
— Дед, вы за ними приглядите без меня! Только на вас и надежда!
— Ишь какое дело, — Василий Никифорович вздохнул. — И чаю не дали попить, изверги. Свататься им тут приспичило, нешто не подождать было?
— И давно ты знаешь? — спросил Александр Васильевич.
— Так со святок, считай. Когда ты там балы закатывал. Вот ты балы, а Саша истерики. Жить, говорит, не могу без своего управляющего, хоть кол на голове тешите.
Гранин отступил назад, не желая мешать им.
Но и убираться с глаз долой не спешил.
Ни за что теперь не уберется.
— И что? — Александр Васильевич взял из рук вернувшейся Саши Александровны рюмку, намахнул, налил себе еще и снова выпил. — Ох, дочь моя, за грехи ты мне послана!
Тут двери распахнулись, и внутрь влетела раскрасневшаяся Ани. Модистка, видимо, возвращалась с прогулки и пропустила все веселье.
Влетела — и остановилась с разбегу, увидев Александра Васильевича.
Тот узнал ее мгновенно.
— Дочь швеи, — выдохнул он изумленно. — Моя письмоносица! Здесь?
У Саши Александровны с грохотом опрокинулся поднос, брызнули осколки.
— Я встретила Ани случайно, — пролепетала она. — Она скиталась… А здесь так много места, и нам нужно так много платьев… Папочка! — и она бросилась ему на шею, захлебываясь быстрыми словами: — Давно знаю и про маму, и про канцлера, и про смерть ее! Не знала, как и подступиться к тебе…
Александр Васильевич обнял ее, однако не сводил с Ани глаз. Он будто постарел одним махом, осунулся, покрылся скорбью.
— Сколько воспоминаний, — прошептал он отрешенно, — господи, столько лет! А больно… все еще больно.
Тут он высвободился из рук Саши Александровны и пошел в дальние комнаты, ни на кого не глядя.
Ани расплакалась.
— Выгонит теперь, — прошептала она горько, — чтобы не бередила душу…
— Ничего и не выгонит, — Саша Александровна утерла щеки и задрала нос. — Как это выгонит? Разве я дам?
— Вернусь-как я к своему чаю, — решил Василий Никифорович, — лекарь, ступай со мной. Выглядишь, как Сашка после ночи кутежа.
Изабелла Наумовна нежданно ожила:
— Ничего не поняла! Ани, откуда вы знакомы с Александром Васильевичем? Отчего он так огорчился?..
Саша Александровна уединилась с отцом до самого ужина. Время от времени Марфа Марьяновна, умевшая порой быть неслышимой, подкрадывалась к дверям и подслушивала.
— Все о матери говорят, — прошептала она как-то. — Катя то, Катя это. Катя! — повторила она задумчиво и ушла к Андре.
Старый атаман, принявший уже немало наливки и совершенно подобревший, посмотрел ей вслед. Сказал, понизив голос:
— Ох, и хороша была Марфушка в молодости, да моя Варвара всех краше… Я не спрашиваю тебя, лекарь, отчего Карлуша вдруг помер и куда колдун подевался, но знай: я тебе за то благодарен. Главное, Саша цела, мне более ничего и не нужно.
— Позволит ли Александр Васильевич свадьбу? — спросил Гранин, не желая вспоминать о том, как фонтаном била кровь из горла Драго Ружа.
Эту кровь он будет отмаливать до смерти.
— Сам же говоришь — порода, — хмыкнул Василий Никифорович, — поорем и остынем. А неволить девку не станем. Давно ли архиереи требовали уплату с родителей каждой бабы, которая после немилого венчания в озеро с головой… Саша наша на всякое способна, и сын мой знает это. Поупирается и смирится. А ты, лекарь, нищий да блаженный, простодушный да бестолковый, не старик, не молодой, никчемыка, конечно. Полки тебе наши не возглавить, характером не вышел. Если бы я искал Саше мужа, то нипочем бы на
