свое слово, способны на глубокую привязанность и умеете быть благодарной.
— Ну а вы… просто вы. У меня сердце болит от ваших страданий, а когда я вас вижу — то так тепло становится в груди, я сразу не знаю, куда себя девать. Вот представляю себе, что мы с вами разлучимся на целых два месяца, — и слезы сами на глазах. Потрогайте, вот хоть сейчас!
Он провел рукой по ее мокрым ресницам, невольно засмеялся этой детской чувствительности и прижал к себе Сашу Александровну посильнее.
Утром Саша едва распахнула глаза, все еще согретая ночными признаниями, объятиями и поцелуями, а Изабелла Наумовна уже стояла в ногах ее кровати.
— Батюшки, — удивилась Саша, — стряслось разве что-то?
— Стряслось, — мрачно сообщила гувернантка, — венец безбрачия со мной случился! Ты обещала поехать со мной к цыганам, милая моя!
— А я думала, что мы не верим в предрассудки, — она села в кровати и потянулась. Широко зевнула. Прислушалась: — А что за шум с утра пораньше?
— Прибыла вдова канцлера Краузе, — равнодушно ответила Изабелла Наумовна. — Анастасия Дмитриевна вроде. Потребовала вернуть ей тело сына.
— Почему же тело? — Саша резво спрыгнула с перин и нырнула ногами в короткие валенки, натянула через голову цветастый крестьянский сарафан.
— Потому что вдова совершенно не верила в то, что ее сына можно было спасти! Собиралась похоронить мальчика вместе с мужем. Теперь вот рыдает в три ручья, а Михаил Алексеевич поит ее какими-то каплями.
Саша, наспех заплетавшая растрепавшуюся косу, засмеялась.
— К счастью, к счастью, — воскликнула она.
— Ах, тебе сейчас все к счастью! — слегка раздраженно заметила гувернантка.
— Беллочка Наумовна, да не переживайте вы так. Сегодня же съездим к этим цыганам. Наворожим вам суженого-ряженого. Отчего вы такая кислая с раннего утра?
— Александр Васильевич повел Ани на прогулку, — выпалила та гневно, — спозаранку по саду шастают! Предаются общим воспоминаниям! Саша, это просто выше моих сил!
— Да, папа расчувствованный ныне, — согласилась Саша. — Впрочем, и это к счастью! Воспоминания о маме пробудили в нем сентиментальность, иначе он бы еще с неделю буянил и на мое венчание не соглашался. А тут размяк, перепугался, что и я тоже от него сбегу.
— Ты же отречься от него грозилась, Саша! Кто же от родителя отрекается? Сколько глупостей в твоей голове. Впрочем, поторопись, Анастасия Дмитриевна не намерена здесь задерживаться.
— Нам-то что за дело до этого?
— Такое дело, что я хочу успеть к цыганам до отъезда.
Тут Саша обернулась от зеркала, изумленно глядя на Изабеллу Наумовну.
— До какого еще отъезда? — спросила она с заминкой.
Гувернантка стиснула руки, сглотнула и отвела глаза:
— Если ты думаешь, что я останусь здесь и далее, чтобы наблюдать за тем, как Александр Васильевич предается воспоминаниям с модисткой…
— Какой вздор, — Саша даже руками всплеснула, — вы так много надумали себе, невероятно просто. Она просто напоминает ему о маме!
— Ну вот пусть и напоминает дальше. Я не желаю больше оставаться пустым местом при воспитаннице, которая без пяти минут замужняя барыня! Это же нелепо, Саша. А Андре — тихий, послушный мальчик. Я к нему, если хочешь знать, привязалась даже.
— Изабелла Наумовна, — пролепетала Саша жалобно, — и сердце у вас не дрогнет оставить меня?
— Может, и дрогнет. Подрожит-подрожит и бросит. Мне и о себе думать надобно, Саша! У отца твоего то вдовы, то модистки, то балы, то карты, то заставы, то война какая-нибудь. Нет уж, довольно с меня бесплодных мечтаний.
Тут Саша разревелась, уже не сдерживаясь,
Анастасия Дмитриевна казалась бесплотной изможденной тенью. Канцлер заставлял ее снова и снова производить на свет новых детей, но, кроме Андре, из них не выжил ни один.
Когда Саша появилась в гостиной, то вдова — из очень знатного рода, между прочим, — пыталась целовать руки Михаилу Алексеевичу, а он растерянно пятился от нее и бормотал, что не стоит.
Здесь еще был сам Андре, улыбающийся от того, что приехала мама, Марфа Марьяновна стояла в уголке и утирала слезы уголком платка, да и все.
Отец, стало быть, прогуливался с Ани по саду, а деда опять унесло или в деревню, или в лес, или еще куда-то. Он совершенно не мог усидеть на месте.
Саша представилась, и Анастасия Дмитриевна взволнованно залопотала о своей признательности.
— Я ведь знала, что задумал Драго, — сказала она, прижимая к себе Андре. — Он сказал мне, что возможность сия кажется призрачной, неправдоподобной почти, но не осталось же других способов! Мы все испробовали… И я позволила ему увезти Андре, ведь кому мне еще верить было, как не Драго, на кого надеяться! Проводила их среди ночи и сама свалилась в лихорадке, решив, что видела сына в последний раз. И Драго еще простился со мной, сказал, что не вернется больше в башню. Все одно к одному, а потом… представьте себе, какой ужас — муж мой закричал вдруг во сне, да страшно так, отчаянно, и в одно мгновенье стал истлевшим мертвецом. Хоронить закрыто будем, это же никак не объяснить! Впрочем, слухи по всей столице уже ползут, как утаить такое.
Саше захотелось закрыть Андре уши — негоже ребенку слушать жуткие подробности, но его, кажется, нисколько не огорчила смерть отца.
Он принял ее с совершенным равнодушием, только следил внимательно за матерью, будто опасаясь, что она растворится в воздухе.
— Какое же чудо, чудо! — и Анастасия Дмитриевна снова попыталась было схватить Михаила Алексеевича за руки, но он предусмотрительно спрятал их за спину. — Я ведь сына никогда таким здоровым не видела! Я же молиться за вас до конца своих дней буду, и Андре тоже! Вечные, вечные мы должники ваши.
— Анастасия Дмитриевна, — пробормотал Михаил Алексеевич смущенно, — ну что вы. Все это совершенно лишнее. Я счастлив, что смог помочь.
— А я не поверила вашему письму, — она засмеялась сквозь слезы, — вы написали, что Андре в усадьбе Лядовых и что ему гораздо лучше. Не может такого быть, какая злая шутка, вот что подумала я. Несколько часов не могла себя заставить двинуться с места, так страшно ехать было!
— Хорошо, что приехали все же, — Михаил Алексеевич улыбнулся Андре, и мальчик спрятал лицо
