Слеза?.. Кейн обнял Жозефину и крепко прижимал к себе, и снова упала капля, а затем еще и еще. Вскоре Кейн уже рыдал, сильно. Рыдал так, что сжималось все нутро. Все его тело сотрясала дрожь.
Сердце Жозефины болело за него, она прижалась к Кейну и запустила пальцы в его шелковистые волосы. Сколько он удерживал в себе эти слезы? Сколько гноились внутри эти душевные раны?
Несколько минут спустя он затих, перекатился, освобождая Жозефину от веса своего тела и откинулся на матрас.
— Прости, — хрипло произнес он.
— За что?
— Я вел себя как жен… э-э, ребенок.
— Слезы — это не по-детски, глупыш. И не то, что делают только женщины. Тебя обидели, причинили боль, заставили сильно страдать. Тебе позволено так реагировать.
Кейн провел пальцами по линии ее челюсти.
— Твоя мудрость меня успокаивает.
— Я потрясающе умна.
Он усмехнулся, но тут же затих.
— Знаешь, они не достигли успеха. Ни одна из миньонов не забеременела от меня.
Жозефина была рада. Кейн не пережил бы подобной связи с Преисподней.
Жозефина села, не разрывая контакта с Кейном, и уставилась на него. Что бы она не собиралась сказать, всё свелось к:
— Несправедливо. Когда я плачу, то похожа на мымру, только что прошедшую через боксерский поединок. А ты выглядишь таким же красивым, как и всегда.
Кейн медленно, лениво улыбнулся.
— Ты считаешь меня красивым?
— Думаю, что говорила о том, что считаю тебя олицетворением красоты. — Жозефина стянула его футболку через голову.
— Нет, ты говорила, что я сексуальный. Есть разница. И не то чтобы я жаловался, но… что ты делаешь?
— Помнишь я говорила, что хотела бы сгладить все твои плохие воспоминания хорошими? Так вот, мы прямо сейчас и начнем. — Следом за футболкой полетели его ботинки, затем штаны и трусы, и Кейн остался полностью обнаженным.
Жозефина беззастенчиво рассматривала его. На самом деле "красивый" и "сексуальный" — это слишком мягко сказано. Все его тело состояло из мускулов и безупречной загорелой кожи, а на бедре располагалась татуировка бабочки.
Жозефина провела по неровным краям крылышек.
— Художественная работа всегда привлекает мое внимание.
— Порой зло является в очень милой упаковке.
Верно.
— Ты хочешь избавиться от этого. От него.
— Больше всего на свете.
— Тогда мы найдем способ сделать их счастливыми. — Жозефина прижалась губами к его губам в нежном, сладком поцелуе. — Вместе мы можем все. А теперь ухватись за изголовье.
— Динь… — начал Кейн.
— Обещаю, что не сделаю ничего, что тебе не понравится.
— Поверь, что бы ты ни сделала, мне это понравится.
Дрожа всем телом, он вытянул руки и выполнил указание Жозефины, а когда она снова поцеловала его, он без оговорок принял ее, встречая толчки ее языка нежными толчками, прежде чем поцелуй изменился, став более грубым, более глубоким.
Да, в нем была страсть. Между Кейном и Жозефиной всегда была страсть. Но также Кейн целовал ее с чем-то гораздо более опьяняющим, чем благоговение, как будто она была самой важной частью его жизни. Как будто он вечно будет хотеть ее и в ней нуждаться. Как будто он не мог вынести мысли, что когда-нибудь останется без нее.
Жозефина пользовалась моментом, пробуя на вкус и облизывая каждый дюйм его тела, точно зная, как доставить Кейну удовольствие, следуя его инструкциям, когда он говорил, что ему нравится, и она подчинялась, боготворила его, следя за выражением его лица в поисках малейшего признака неуверенности или страдания.
Кейн не дернулся и не побледнел. Казалось, он справился. Казалось, он на грани мощи своего желания.
— Я говорю… Динь, ты должна остановиться. Я хочу прикасаться к тебе, делать что-то для тебя, — прохрипел он. — Хочу заполучить тебя.
Жозефина поняла, что он не просто этого хочет, а нуждается. Прежде чем его связали, и он потерял все ощущение контроля. Возможно, он никогда не сможет отказаться от состояния властвования над ней, и это было нормально.
Жозефине нравилось, как Кейн управлялся с ее телом.
— Я твоя, — ответила она. — Делай со мной все, что пожелаешь.
В следующее мгновение он раскатал на члене презерватив и схватил Жозефину за талию. Кейн приподнял ее и опустил на член. Все, что она могла сделать — это впиться ноготками ему в грудь и приготовиться к самой сумасшедшей скачке в своей жизни.
Кейн был неукрощенным, недисциплинированным. Он был диким. И сладко суровым.
Потому что, как бы много он ни брал, взамен он отдавал еще больше, прикасался к Жозефине во всех возбуждающих ее местах, доводя ее жажду все ближе и ближе к краю.
И когда наслаждение достигло пика, она могла лишь откинуть назад голову. Кончики ее волос потирались о пах Кейна.
Он зарычал, подался бедрами вперед, врываясь в нее еще глубже, увлекая ее на новый уровень удовлетворения.
Тяжело дыша, Жозефина рухнула ему на грудь. Кейн обнял ее и крепко прижал к себе.
— Никогда меня не покидай, — сказал он и нежно поцеловал ее в висок.
— Никогда, — пообещала она.
— Я знаю, что с моей стороны это неправильно, но мне нужно, чтобы ты со мной осталась.
— Как это, неправильно?
Кейн прочистил горло.
— Я… знаю способ.
Жозефине потребовалось время, чтобы понять, что он вернулся к их раннему разговору.
— Ты о голодании?
Он кивнул.
— Какое-то время все будет сложно и, вероятно, тебе лучше будет без меня, но…
Ааа. Вот что он подразумевал, говоря, что просить ее остаться с ним — это неправильно.
— Я никуда не денусь без тебя, — сказала она.
Кейн закрыл глаза, словно смакуя ее слова.
— Нет, ты никуда не денешься без меня.
* * *
Кейн прислонился к косяку, наблюдая за тем, как Динь общается с другими женщинами крепости. Утром он со всеми ее познакомил, и она уже была частью семьи.
Она попросила только три автографа.
Все были так заняты поиском подробной информации о Жезле Разделения и о том, что случилось с Камео и Виолой, что забыли про отдых и еду.
Им требовалась передышка, отвлечение, а Динь предоставляла и то, и другое.
Женщинам Динь понравилась. Они лебезили перед ней, естественно, так могло быть потому, что он пригрозил убить любого, кто ранит ее чувства, но Кейн не думал об этом серьезно.
Что-то было в Динь такого, что притягивало к ней. Она улыбалась и веселье освещало все ее лицо. Она говорила и из ее уст лилась мудрость нескольких прожитых жизней. Она вовлекала в разговор всех и не показывала пристрастность. Для нее все они были особенными.
— Расскажи нам поподробнее о жизни во дворце фей, — попросила Эшлин, укачивая на рука дочку.
Кейн должен был уйти. Он должен был рассказать друзьям о сделке с Талией… а они, вероятно, захотят вымыть пол его лицом за то, что он предложил их крепость.
Будет лучше, если он сделает это, пока Динь отвлечена. Он повернулся, чтобы уйти.
— Вообще-то, — начала Динь, — сейчас я женщина, которой больше всех завидуют. Я вышла замуж за знаменитого хранителя Бедствия.
Кейн слышал гордость в ее голосе, и ничего не смог с собой поделать, повернувшись снова к ней. Он также увидел гордость в ее глазах, и его сердце бешено заколотилось. Друзья могли и подождать.
Анья подбросила Урбана вверх и вниз и погладила его по спине, изо всех сил пытаясь заставить его срыгнуть.
— Я хочу больше услышать о том, как Кейн избил твоего распутного сводного брата. Готова поспорить, это быстро избавило тебя от трусиков! Со мной бы так произошло, если бы я их носила.
Хайди — жена Амуна — покачала головой, от чего ее белокуро-розовые волосы разметались по плечам.
— Ты должна ее простить. Она немного сумасшедшая.
— Э-э, скорее много, — ответила Анья так, словно это было комплиментом. Вероятно, так для нее и было. — Серьезной я должна была быть несколько столетий назад. О, подождите, а я такой и была!
— Анархия, закрой рот. Жозефина только что собиралась нам рассказать, есть ли в Кейне столько животного в постели, как мне кажется. — Гвен — жена Сабина — жестом призвала Динь продолжать.
