Знала ли я, кто такой Макс?
Нет, но я знала, что рядом со мной много тех, кто носит не одну, а сразу несколько фальшивых личин. Это как очищать гнилой лук — сколько не сковыривай слои, а чтобы добраться до целой сердцевины, если она вообще есть, то придется поплакать.
А я ненавидела плакать.
Но если про Макса я действительно узнала от отца, то кто такая муза я знала всегда. Потому что бабушка всегда учила меня быть осторожной и предусмотрительной, и не верить ни врагам, ни друзьям.
Я и не верила.
Бабушкины слова окончательно подтвердились, когда я случайно столкнулась с родителями Фирусы в парке, которых узнала сразу, ведь мы были знакомы. Это случилось еще до встречи с Бель. Я искала бродячую собаку Марту, которую подкармливала. А они — вели какую-то девчонку. Или, скорее, девчонка вела их. Я остановилась, чтобы поздороваться, меня ведь воспитывали очень вежливой девочкой, и тут подбежала Марта, которая зло зарычала на девчонку. В глазах той полыхнули белые отсветы. Белая магия — самая сильная, такой владел Совет, сливая силу каждого члена в общий поток.
Уже потом, немного порывшись в архивах, я узнала, что у родителей Фирусы была еще одна дочь — Симона. Поэтому, когда эта девчонка поселилась в соседнюю со мной квартиру я была не удивлена. Мне было одновременно и смешно, и грустно, но удивления не было. Скорее, хотелось узнать, что же они, то есть, Совет затеяли. О том, что Симона работает на Совет мне рассказала бабушка. Не прямо, конечно. Но о традиции Совета забирать муз-первенцев я узнала от неё. Бабушка была просто кладезем информации. Но не всем бабуля желала делиться. Например, про амулеты она не захотела мне рассказывать, хоть и знала о них больше, чем смогла разузнать Бель. Пришлось добывать сведения самой. Не без помощи Бель, конечно. Ведь именно она нашла первый амулет. Тот самый, который получила от своей матери Сешат, средняя сестра, владевшая талантом влиять на умы посредством слов — написанных и произнесенных. Сешат жила современной жизнью, работала ведущей авторской программы на одном из крупных телеканалов и не сильно изменилась с тех времен, когда на стенах затерянного среди песков храма были вывешены фрески с её изображением. Она же отдала Бель первый из трех амулетов, который оказался ничем не примечательным камнем. Сама Сешат хранила его в аквариуме с рыбками. И пока Бель сачком вылавливала гуппи и скалярий, я занималась поисками камня, который принадлежал матери, потому что следы третьей, самой младшей сестры, Мафдет нам не удалось обнаружить.
Я понятия не имела, с чего нужно начать поиски. Самым логичным казалось предположить, что амулет остался в королевстве, во дворце. Однако я знала, что спальню матери переделывали и не раз. Каждая следующая отцовская жена перекраивала покои королевы по собственному желанию и найти в них что-то спустя столько лет было просто нереально.
Я настолько интенсивно думала о поиске амулета, что мне начали сниться очень странные сны. В этих снах я искала камень в собственной квартире. Искала и, что самое странное, находила. Но где именно он был спрятан, мне так и не удалось понять.
А вот Ян сообразил.
Как он все понял — я не знаю. Возможно, рассказала сама Бель, хоть я ей и запретила. Возможно, вампир за ней следил. А возможно, кто-то донес. Ни один из этих вариантов нельзя было считать достаточно убедительным, и при этом ни один из них нельзя было вычеркнуть с полной уверенностью. Особенно смущал третий пункт, потому что если кто-то был доносчиком, то у меня не было достойных кандидатур на эту роль.
Но, как бы там ни было, я не могла позволить Яну встать у меня на пути. Отца и Совет нужно было уничтожить. И если со вторым пунктом было все более, чем очевидно — требовалось заставить Совет выбраться из своей норы и перебить их всех. То с первую пункт создавал огромное количество сложностей.
Я не могла устранить его сама. Я не могла убить своего отца.
Мне нужна была помощь. Но Бель для этого дела категорически не подходила. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы жители подводного королевства сообразили, чья магия течет в её венах. Нужно было что-то другое…
Но прежде я хотела вернуть маму. Я хотела, чтобы она увидела то, что произойдет дальше. Хотела, чтобы она увидела, какой сильной я стала — и ради неё тоже. Уничтожение Нуатль привело и к уничтожению магии жрицы, в том числе и той, которая удерживала душу мамы. Когда Нуатль погибла, мама освободилась. Настоящая королева вернулась во дворец, заняв положенное ей место. Одно это заставило всех отцовских любовниц разбежаться по углам, словно крысы и затаиться там, надеясь, что Её Величество будет достаточно милосердной.
На их месте, я бы не полагалась на чувство чужого сострадания столь неистово.
Почему?
Потому что я — дочь своей матери.
И это я увеличила пролом, который образовался в зеркале после нашей детской шалости.
Я выпустила зло наружу.
Я выманила Нуатль.
Я приказала Бель принять облик Нисы и, притворившись ею, отправиться с нами к змеелюдям.
Я разбила зеркало, выпустив тень наружу и позволив ей вселиться в Бель.
Я знала, что она выберет именно её, потому что Нуатль не могла не прельститься той магией, которая питала Бель. Моей магией. В том, что бывшая жрица не тронет меня даже не возникало сомнений. Я была нужна Максу, следовательно — нужна и Змею, а последнее, что нужно было этой только-только выкарабкавшейся из Изнанки гадюке — война с таким мощным противником. Освобождение Нуатль требовалось для того, чтобы застать её в процессе переселения, ведь только в этот момент ее можно было убить.
На каждом этапе я во многом полагалась на случайность, стечение обстоятельств и везение, но за всем этим стоял голый расчет. И именно это в конечном итоге и определило успех.
Чего я не учла, так это того, что иногда чужие желания могут быть сильнее моего везения…
Потоки воды струились во волосам и стекали ниже по телу, смывая пену. Движение воды повторяли мужские руки, которые скользили по изгибам, изучая и поглаживая каждую впадинку моего тела, неистово сжимая особо выдающиеся места и тут же ослабляя хватку, будто бы просто показывая, насколько сильным и голодным он может быть. Каждое движение его рук было в новинку. Загадочным трепетным испытанием, которое пробуждало какие-то глубинные чувства во мне, вынуждая покорно замирать и наслаждаться властными прикосновениями.
Такое со мной было в первый раз.
На самом деле, я считала, что вообще не могу переживать эмоции, настолько глубокие, что доходящие аж до пароксизма.
Да, меня лихорадило.
Лихорадило от него, от его рук, от его дыхания, которое тяжелело с каждым вдохом. От ощущения, как он прижимается ко мне сзади, показывая, насколько сильно он возбужден и насколько я — желанна.
Конечно, у меня были мужчины и раньше, но все, что я переживала с ними было лишь тенью, отголоском чего-то настоящего. Я это чувствовала. И она это чувствовали, считая мне холодной и безучастной к тому, что происходит в постели.
Я же после нескольких попыток решила, что просто не создана для любви. Есть же люди, которые не умеют петь или фотографировать, сколько их не учи — а ни Паваротти, ни Картье Брессона из них не выйдет. Наверное, также и со мной — сколько не ищи любви, а если любить не умеешь, то итог все равно будет один.
Я умела подделывать эмоции, как некоторые ювелиры подделывают драгоценности, но делать так, чтобы они лились из меня чистым потоком я была просто не способна.
А теперь в моей жизни появился человек, который пошатнул мою уверенность в собственной эмоциональной атрофии.
Его руки дрогнули, поддавшись нетерпению и выдав в нем животную неуравновешенность. Такую, когда хочется рвать, грызть, вцепляться в свою жертву. Не знаю, понравились бы мне подобные игры с кем-то другим, но с ним они казались естественными.
Все казалось естественным, правильным, единственно верным.
Он возвышался надо мной больше, чем на голову, прижимая спиной к своей груди. Кожа горячая, почти обжигающаяся, в противовес мне, которая умела быть только холодной, как вода. Но вода может быть подвижной, поглощающей. Вода может принять и растворить в себе. И я хотела, чтобы он растворился во мне. Я желала его так, как только способна женщина желать мужчину в первый раз.
