назад. Опять.
Мамина радость по поводу моего возвращения тоже продлилась, не сказать, что долго. Уже к концу первой недели я стала ее привычно раздражать, и она стала совсем не мягко намекать, что пора заканчивать валять дурака и отправляться на работу. И вообще в моем возрасте положено жить отдельно от родителей. Ее муж громко ей поддакивал. А меня держал в этой квартире, и даже в этом мире, лишь кареглазый малыш по имени Пашка, который приходиться мне младшим братцем, и ему всего два года. Я про себя зову его Милашка, так же, как и Нарека, потому что у него такое же доброе сердечко, как было драконенка. Абсолютно все свое время я провожу исключительно в его компании, но чувствую, что все же пора нам расстаться, потому что союз папаши и маман я боюсь не выдержать.
Выслушивая два часа подряд претензии мамы к папе, папы к маме, потом нового маминого мужа к папе, а в заключении всех ко мне. Кстати, у папы оказалась нормальная новая жена. Она все это время лишь молчала и живала, наверное, поэтому ее вес давно перевалил за сотку при росте, стремящемуся к моему. Так вот, пока все пили чай с тортом, я уединилась в детской с Пашкой и долго его целовала и обнимала, потому что надежды, что мы хотя раз еще увидимся не было совсем.
Покидав зачем-то какие-то вещи в рюкзак, я вышла к своей семье и громко объявила, что уезжаю. Они даже сделали вид, что им жаль со мной расставаться, но не очень убедительно, потому что даже провожать никто меня не пошел, снова окунаясь во взаимные претензии о том, кто виноват, что я уезжаю. Одним словом — дурдом, как он есть.
Я вышла на улицы в джинсах и толстовке, даже куртку одевать не стала. Не нужна она мне там, куда я отправляюсь. На улице было темно, и шел тихий снег большими белоснежными хлопьями. Я закинула голову и закрыла глаза, чувствуя, как на лице тают снежинки. А когда замерз нос и пальцы на руках, я достала маленький шарик, который я прятала у себя в джинсах.
— Теперь главное сделать все правильно.
Слова всплыли в памяти сами собой, будто я убрала их в какой-то мозгоящик, а сейчас достала даже не запылившийся листок:
«Мы будем тебя ждать,
Ты сможешь прийти опять.
Твое сердце должно быть одиноко,
Не относись сама к себе жестоко.
Я дам тебе жемчужину.
У нас ты, наконец, найдешь отдушину
Ты сможешь воспользоваться ей лишь раз.
Ты спрячь ее, не выставляя на показ.
Сожми в руке, решив вернуться к нам,
И прикоснись к своим слезам.»
Сердце внутри сжалось от осознания своего одиночества, и слезы сами потекли по поим щекам. Зажмурившись и сжав кулаки, я закрылась от этого мира, растирая холодные слезы, а потом вокруг меня сомкнулась теплая ласковая вода.
Я не могу тебя найти,
Где бы ты не была — ответь,
Дай мне себя спасти,
Я тебя не потревожу впредь.
Не уходи на дно,
Пей чтоб не утонуть.
Мне уже все равно,
С кем ты продолжишь путь.
Только бы не одна.
Крепче держись за жизнь.
Дни допивай до дна,
Только не захлебнись.
(Автор Иван Алексеев «Noize MC», песня «Я не могу тебя найти»)
Единственное правило в моей новой жизни, которое требовалось от меня соблюдать — это не показываться никому на глаза, но мой дух непокорности взял свое, потому что наблюдать за теми, кто изредка набредает на горное озеро было моим любимым занятие. А из-за моей магии в небольшой горной долине, где и пряталось озеро, наступила единственная в своем роде зима. Ж желающий поглазеть на чудо-чудное становилось все больше и больше, что крайне не нравилось Эмиране, местной королеве. Только она могла показаться гостям на глаза, и только она указывала на очередного избранного, которому предоставлялся шанс стать одним из нас.
Мою магию Эмирана не стала забирать, объяснив это тем, что забрала когда-то у меня огонь, и этого дара было достаточно. И именно из-за нее и выпал снег в долине, а температура воздуха держалась чуть ниже нуля.
А еще мне нравилось здесь общаться. Русалки не говорили, как любая другая раса. Рот нам нужен лишь чтобы кушать. Русалки же могли передавать свои мысли. А Эмирана могла передавать их мысли вообще любому, но для этого ей нужно было прикоснуться к нему. И самое прикольное было то, что мысли всегда составляли рифмы.
Все здесь, под водой, было чудесным и невероятным. А я была счастлива, пока однажды не услышала свозь толщу, теперь уже моей родной стихии, крик:
— Настя! Настя! Ты здесь? Я должен знать!
По всему берегу то тут, то там валялись старые сломленные деревья. Именно в таких я пряталась, наблюдая за теми, кто приходил подивиться снегу и холоду. Вот и сейчас я вынырнула среди заснеженных веток, зависающих над водой.
Это был действительно Динозавр. Он ходил по берегу как раз в том месте, откуда когда-то меня сам забросил в это озеро, и кричал, а точнее звал. Меня. Зачем?
Когда стемнело, он снял вещи, аккуратно сложил в рюкзак, обернулся ящером и свернувшись, как котенок клубком, уснул.
Сценарий этого дня повторялся день за днем, только с рассветом он улетал скорее всего на охоту.
Через пару недель он стал сидеть на берегу и разговаривать, видимо, окончательно тронувшись умом. Меня хватило на несколько дней, и любопытство взяло верх. Я подплыла ближе, но и тут ничего не могла расслышать. В один день, набравшись наглости, я подплыла так, чтобы слышать каждое слово.
— Ну, привет. Я заметил твою рыжую голову день на пятый, — Дрей хитро мне улыбнулся, блеснув зелеными глаза.
Застранец! Он провел меня, заставив показаться. Хлопнув по воде хвостом и точно окатив его ледяной водой, я скрылась в глубине.
Следующую неделю я ни разу не поднялась на поверхность. Собиралась больше никогда этого не делать, но снова не выдержала. На этот раз прятаться показалось глупым.
Динозавр приволок огромный камень и затащил его в воду, так он мог сидеть чуть ли не в середине, а я если придется могла спрятаться за ним.
— Я почти год тебя искал, — вместо приветствия сказал Дрей.
Сейчас я впервые пожалела, что не могу поговорить с ним. Меня выедал изнутри вопрос: «Зачем?». Все было так хорошо, и
