… на самом деле, мне и самому не хотелось туда ступать: страшно, невыносимо страшно было, как еще никогда…
Я боялся оказаться там, рядом,
рядом с моей Патти, слышать, видеть, чувствовать, как ей плохо, как ей БОЛЬНО, но не иметь возможности… помочь. Спасти. Остановить всё это…
(невольно прислушался)
Казалось, крик, ужасный, дикий крик, здесь стоял всюду (причем, не прекращаясь ни на мгновение; один сплошной поток визга и ужаса). Тихим эхом разливаясь по коридорам, он отбивался луной от стен и мчал к выходу, на лестницу, а там, там… подобно "взбешенному" валуну, скатывался вниз, вырываясь, убегая прочь из здания.
— Марат? — вдруг послышался удивленный голос за нашими спинами. Резкий разворот.
Эльза. Это была Эльза.
— Здравствуйте, — едва слышно прошептал я и тут же ступил шаг ближе. — Не знаете, что там с Патти?
(взволновано забегали ее глаза, метая взгляды то на меня, то на Лив)
— Не знаю…
Мать мне лишь недавно позвонила.
Вот приехала, как только смогла.
— Ясно…
— Марат… Прости, конечно, но думаю, тебе лучше уйти…
Просто, если… она тебя увидит, то…
— Понимаю.
— Прости. Я, лично, не считаю тебя виновным в произошедшем. Честное слово.
Как по мне, никто иной, кроме как она сама, и та ее больная материнская любовь, непонимание, вечные нравоучения и скандалы, всему причина.
(тяжело сглотнул)
— Спасибо.
(несмелый разворот —
и неспешно направился к ступенькам)
— Марат.
(взволновано окликнула меня Эльза в последний момент, видимо все же решившись на что-то очень важное для нее)
— Да? — живо обернулся и, выжидающе, замер.
— Там около больницы… есть скверик небольшой. Если хочешь, ожидай там. Я…. как только что станет известным, сразу тебя там разыщу… и
— Спасибо.
* * *
Неспешные, несмелые шаги… в гордом одиночестве.
Оливия все еще умело изображает беспристрастную стороннюю особу, "временно" исполняющую роль если не "акушерки", то какую-то другую, не сильно выделяющуюся из толпы (она-то, в отличие от меня, не давала (себе) клятву никогда не использовать на людях гипноз).
Скверик…
Сам не знаю, как его отыскал.
Брел, брел, поглощенный своими мыслями…
Неспешно передвигал ноги в наугад выбранном направлении… и всё же его нашел.
— Ты какого хера здесь делаешь???
(возмущенно заревел и тут же кинулся ко мне)
(вмиг пришел я в себя)
… замер. Взглядом отыскал мерзавца.
Так и есть.
На выходе из беседки застыл Фернандо, тот самый Ферн…
Он едва сдерживался, чтобы не напасть на меня.
Невольно (с какой-то тихой, притушенной) иронией рассмеялся я:
Ну-ну. Только сорвись — … Мне и самому ужасно хочется кого-то поколотить, да так…. чтобы потом… и опознать было невозможно.
— Я тебя спрашиваю! Что, стоишь и смотришь? Чего забыл здесь?!
— А перед кем это я должен отчитываться, шавка подзаборная?
— Чего ты тявкнул???
— Остыньте, парни, — вдруг раздался резкий, жесткий голос Лив за моей спиной. — Если вы устроите здесь драку, я лично вышвырну вас двоих за ворота и вызову полицию.
— А ты кто такая, вообще? — нервно рявкнул Ферн, хотя не без внутренней, жалкой опаски, трусости.
(едко ухмыльнулась Оливия)
— Смерть твоя, мой дорогой, если не прекратишь в таком тоне со мной разговаривать.
…
Быстро сели, а лучше разбежались в разные углы — и ждите, если… конечно Патти с малышом вам и вправду дороги и интересны.
А нет — валите за пределы больницы, и выясняйте там отношения хоть до посинения.
— Ха. Лив. Очнись, с кем тут вообще разговаривать?
(пренебрежительно, раздраженно сплюнул в сторону ублюдка)
— Марат. Хватит, я сказала.
… я не шутки тут развожу с вами.
(нервно скривился; промолчал)
(тяжелая, долгая пауза, и лишь когда окончательно уверилась, что собачиться мы больше не станем, вдруг продолжила)
— Патриция разродиться всё никак не может. Так что… дело, вероятно, затянется… и как надолго, никто не знает.
Дела плохи, она очень… слаба. Но шансы успешно родить и при этом остаться всё же живой — есть.
Так что… будем верить и ждать.
А кто хочет, может и Богу своему помолиться.
… если, конечно, и вправду, вы так любите эту девушку, как тут сейчас пытаетесь нарисовать.
* * *
Молчали. Мы молчали долгие часы, сидя друг напротив друга… и боялись и словом обмолвиться.
Действительно, стало… очень страшно,
страшно, что всё может оборваться в любой момент.
Даже сейчас, я сижу — и ничего не знаю… Может, уже…?
Нет. НЕТ! Марат! Даже и в мыслях это не произноси.
Всё будет хорошо.
…
Честно, я до сего момента искренне верил, что этому гаду на нее наплевать.
Но, видимо, ошибался.
Глубоко… ошибался.
… да только что мне от этого? А?
Я люблю Патрицию, и отдавать ее никому… не хочу.
Хотя… если придется, черт знает, что в итоге выберу.
Черт?
Или… даже я сам знаю, но боюсь… всё еще… признаться себе?
Не готов услышать правду…
(МАРАТ)
* * *
Мысли так глушили голову, что я и не сразу сообразил, услышал, что Эльза подошла к нам.
Женщина застыла на входе беседки и растерянно смотрела на нас
(не ожидала, наверно, увидеть двух "врагов", смиренно сидящих на одном поле).
— Что? Что с ней? — вмиг сорвались мы с места, и едва ли не в один голос проговорили эти слова.
Усталость, печаль и боль тяжелым отпечатком лежали на ее лице, отчего вряд ли можно было ожидать хорошие вести.
— Мальчик, кило двести. Живой, здоровый, но его сразу поместили в инкубатор…
— А Патти?
— В ужасном состоянии… — слезы, слезы вмиг сорвались с ее глазах, пугая меня еще больше.
(забыл, как дышать)
— Что с ней??
— У нее сердце останавливалось. Спасли…
… но как надолго — никто не знает.
Сейчас Патти под капельницей… Врачи говорят, что всё страшное уже позади, да только, судя по ее виду…
… в общем, я не знаю…
… не знаю, что и думать.
— К ней пускают?
