Мила тоже кивнула, а девочка засияла.
— Хочешь, я тебе волосы заплету? — спросила Хэла, аккуратно заправляя прядку волос улыбающейся Найты ей за ухо.
— А разве можно? — девчушка стушевалась.
— Можно. Только лента длинная нужна.
— Ой, я сейчас, — она почти подскочила, но Хэла её остановила, потому что иначе Найта рассыпала бы все свои сокровища.
Девочка спешно собрала их в мешочек и побежала за лентой.
И Милена чувствовала, что в этом участии чёрной ведьмы была такая тоска, такая бескрайняя, даже бездонная осторожная нежность.
— Почему кукушка? — спросила Милена, пытаясь не разреветься.
— Не знаю, — пожала плечами Хэла. — Потому что она подкидыш, потому что мамы у неё нет и её вырастили и выкормили другие. Потому что, если с ней такая же беда случится, как с её мамой, то она тоже не сможет о своём ребенке заботится.
— Я всегда думала о кукушке, как о злой птице, а ты так сказала, что мне стало стыдно за свои мысли, — проговорила Мила, а Хэла засмеялась.
— Нет в природе злого или доброго, детка, есть только выживание, есть право — кто сильнее. Вот и всё.
Найта прибежала с длинной лентой синего цвета.
— Где ты ленту митара нашла? — поинтересовалась чёрная ведьма.
— Мне Ялса дала, она добрая, ей жаль, что Шера меня поколотила и она дала мне ленту, — ответила Найта. — Я хотела попросить, чтобы ты мне бантиков наделала, но если заплести в волосы, будет лучше?
— Садись, посмотрим, — предложила женщина.
И пока она заплетала обрезанные волосы Найты, которые воевали с её руками и никак не хотели слушаться, но у неё получалось их уложить, она тихо пела:
“Есть такие дороги — назад не ведут.
На чужом берегу я прилив стерегу.
Паруса обманув, ветер стих навсегда,
Плоским зеркалом стала морская вода.
Обернуться бы лентой в чужих волосах,
Плыть к тебе до рассвета, не ведая страх,
Шелком в руки родные опуститься легко –
Вспоминай мое имя, прикасайся рукой…”
Мельница “Лента в волосах”
Милена слушала песню и хотелось рыдать.
Хэла пела про неё, про её тоску, про то, что тянуло, рвало, било, оседало обидой, печалью, такой бездонной, что кажется никогда не выберешься из этого.
Миле было так плохо, невыносимо. А то, что нельзя было поговорить, нельзя было просто посмотреть в глаза, она даже не смогла прощения попросить за то, что натворила…
Чёрная ведьма заплела девочке невероятно красивую косу, она шла по кругу, по росту волос, с вплетённой синей лентой.
Найта ощупала голову.
— Красиво? — она с надеждой посмотрела на Милену.
— Очень, ты как сказочная принцесса, — ответила белая ведьма.
— А это кто? — девочка смущённо посмотрела на Хэлу.
— Это… элинина, — перевела женщина на местный.
— Правда? — задохнулась от восторга Найта.
— Правда, детка! — кивнула ей чёрная ведьма.
— Блага тебе, Хэла, — и она кинулась ей на шею, обнимая. — А если расплетётся?
— Я ещё тебе сделаю, не переживай, кукушонок мой, — и Хэла поцеловала девочку в щёку. Та радостно кивнула.
— Ого, Найта, красивая какая, — проходя мимо них, улыбнулся один из стражников, с ожогом на половину лица.
— Правда, Гент? — покраснела Найта.
— Конечно, Найта! — улыбнулся стражник.
— Я пойду покажусь Мите, можно? И Целсе, — спросила она.
— Беги, детка, — кивнула Хэла и Найта убежала в дом. Ведьма глянула на воина. — Спасибо, Гент.
Тот кивнул, потом замялся, обернулся.
— Хэла, а можно с тобой поговорить?
Ведьма встала, аккуратно снимая с рук непонятно как очутившуюся в них ещё одну фицру, и отошла с воином в сторонку. Животное выгнуло спину, прям как кошка, потом недовольно посмотрела на Милену своими жутковатыми абсолютно чёрными глазами.
— Я тебя боюсь, — сказала фицре девушка.
В ответ она услышала недовольный звук, похожий на хрюканье, после чего животное спрыгнуло и, нырнув под лавку удалилось в дом, а оттуда во двор высыпали все серые — сегодня был день стирки.
— Пошли с ними? — спросила вернувшаяся Хэла.
— Пошли, — согласилась Милена. — А что он хотел?
Но чёрная ведьма не ответила, а лишь улыбнулась и, выставив локоть, шутливо пригласила Милену. Та поклонилась и переплела с Хэлой руки. С собой взяли хараг и шумной толпой побрели на реку.
— Надеюсь мужики уже себя все прополоскали, — заявила Хэла, выходя в поле. — А то как вы, куропатки мои, в руках себя удержите?
Все рассмеялись. И Хэла запела:
“Так бесконечна морская гладь,
Как одиночество моё.
Здесь от себя мне не убежать
И не забыться сладким сном.
У этой жизни
Нет новых берегов
И ветер рвёт остатки парусов.
Я прикоснулся к мечтам твоим
И был недобрым этот миг -
Песком сквозь пальцы мои скользил
Тот мир, что был открыт двоим.
Мы шли навстречу,
Всё ускоряя шаг,
Прошли насквозь, друг друга не узнав.
Я здесь, где стынет свет и покой.
Я снова здесь, я слышу имя твоё,
Из вечности лет летит забытый голос,
Чтобы упасть с ночных небес, холодным огнём…”
Кипелов “Я здесь”
И снова на разрыв, снова внутрь души, снова до слёз и до истерики.
— Если будешь плакать, то я больше не буду петь, — шепнула Хэла.
— Я не плачу, — выдавила из себя Мила и улыбнулась.
Получилось не очень.
— Давай, запевай, что из своего, может я знаю эту вашу популярную и молодёжную? — рассмеялась чёрная ведьма.
— Я никогда музыкой не интересовалась на самом деле, а так больше папину слушала, а папа у меня слушал всяких бардов, — пожала плечами Милена. — Розенбаума, например.
— А мама? — поинтересовалась Хэла.
— А мама не знаю, — девушка задумалась. — Мама, она… любила танцевать.
— Диско? — ухмыльнулась чёрная ведьма.
— Да. Типа, — кивнула Мила и почему-то в голову влезла сцена, когда мама вернулась домой после очередной ссоры с папой. Той самой, когда папа становился несчастным, брошенным и потерянным, а маме, казалось, и дела не было до семьи.
Сейчас Милена отчётливо понимала, что у мамы были любовники, она осознала это уже попав сюда, странное дело — времени на подумать стало хоть отбавляй. Не на рефераты и курсовую, не на изнурительный фитнес, который сейчас почему-то казался такой нелепой частью её жизни, что можно было бы посмеяться, но хотелось плакать.
Милена почему-то внушила себе, что мама была такой, тяжёлой домохозяйкой, внушила, что такой же становиться страшно, но боже, почему в ней это было? Мама была домохозяйкой?
