живём, на что живём, — щурится зло. — Ты даже с днюхой ни разу меня не поздравил за хрен знает сколько лет.
— Ты пришёл, чтобы упрекать меня? — вздыхает Давид Олегович.
— Я просто напоминаю, что ты не имеешь права задавать мне лишние вопросы. Хочешь со мной общаться — помогай. Ты, если что, обещал.
Минуточку! Вова — сын Любиного психиатра? Офигеть! Володя всем рассказывал, что его папа давно погиб. А он вот он. Интересно.
— Сын, послушай… — психиатр вздыхает и хмурится, — я очень виноват перед тобой, но манипуляции оставь при себе. Рассказывай зачем тебе демон или уходи.
Вова молчит. Смотрит на отца как на врага народа, но уходить не торопится.
— Ладно, я расскажу, — почти рычит, глядя на родителя. — Но ты поможешь.
— Договорились.
— Короче… — Володя собирается с мыслями, — мне одна девчонка нравится. Я к ней уже давно подкатываю, а она вроде не против, но морозится. Типа сама не знает, нужны ей отношения или нет. Задолбала уже с этими качелями.
— А демон тебе как поможет? — удивлённо гнёт бровь психиатр.
— Мне знающие люди подсказали, что девушка, одержимая демоном, по мужикам начинает переться, — почти шепчет Вова. — Вот я и хочу… — играет бровями. — Ну ты понял, да?
— Хочешь, чтобы демон вселился в девушку, и её потребность в отношениях с мужчинами выросла, — формулирует за Володю отец.
— Точно! — кивает и улыбается.
— Не боишься, что по мужикам пойдёт? — хмыкает Давид Олегович. — Мало приятного, когда твоя любимая из койки в койку скачет.
— Да какая любовь, бать? — смеётся Вова. — Мне её чисто распаковать. Она девочка ещё.
— Ну, сынок, ты даёшь… — Давид Олегович качает головой. — Но раз я обещал — помогу.
Очень обидно, что я не материализовалась до конца. Я бы сейчас с удовольствием воткнула Володеньке в глазик вилочку. Он ведь обо мне говорит, гад!
Давид Олегович встаёт из-за стола и достаёт из кухонного шкафчика старую советскую сахарницу в горошек. Извлекает из неё браслет с фиолетовыми бусинами и отдаёт его сыну. А у меня сердце замирает от ужаса. Я этот браслет знаю!
— Чо это? — Вова крутит украшение в пальцах. — Дешёвка какая-то.
— Не дешёвка, а сосуд с демоном внутри.
— Маленький такой! — удивляется Вова. — Там точно есть демон? — трясёт украшением.
— Точно есть, — успокаивает сына Давид Олегович. — Это новая разработка, — заявляет со знанием дела. — Человек надевает это на запястье, и в него переселяется демон. Контакт не чувствуется.
— Вот техника дошла! — кивает Володя.
— Только когда распакуешь свою девочку, демона мне вернёшь. Понял? — психиатр строго смотрит на сына и стучит пальцем по столу.
— Каким макаром?
— У тебя есть знающие люди, пусть подскажут, — невозмутимо отзывается Давид Олегович. — На этого демона есть покупатель в Петри. Я жду, когда он соберёт нужную сумму.
— Дорогое удовольствие?
— Недешёвое. Так что попользуешься и верни в целости и сохранности.
— Ладно, понял, — вздыхает Вова и прячет браслет в карман.
Получив, что хотел, мой заклятый друг отчаливает, его папаша идёт заниматься своими делами, а я остаюсь сидеть за столом в полном ауте…
Через несколько дней Вова пригласит меня погулять после работы. Мы сходим в кино, выпьем кофе в парке, и он проводит меня домой. Перед тем как попрощаться Володенька сделает мне милый ни к чему не обязывающий подарок — браслет с фиолетовыми бусинами. Он будет настаивать, чтобы я его немедленно примерила, но мне на телефон будет трезвонить Люба — требовать, чтобы срочно пошла домой. Не помню, что у неё случилось, но она меня спасет этими звонками. И погубит себя…
Я поднимусь домой, положу браслет на комод в коридоре и пойду в ванную мыть руки, а сорока-Любовь увидит безделушку и нацепит на запястье. Мы даже поссоримся из-за этого. Я упрекну Любу, что она хватает мои вещи без спроса, а она фыркнет, мол, было бы тут что хватать — бижутерия.
Я попала примерно на полгода назад.
— Торадзе, на выход!
Дверь камеры с мерзким скрипом открывается, и у меня из глаз ручьём текут слёзы. Отвык я от света. Хрен знает сколько суток в кромешной темноте просидел.
Условия содержания «шикарные» — крохотная камера без окон в подвале старого поместья за городом. Не изолятор, а средневековая темница. Ни света, ни воды, ни жратвы, зато крыс полно. Был бы я обычным мужиком, а не оборотнем, уже бы дуба дал.
— Куда меня?.. — хриплю, выходя из камеры.
— Лицом к стене, руки за голову, ноги на ширине плеч, — вместо ответа командует надзиратель. — Быстрее!
Я бы рад, но сил нет. Двигаюсь как улитка в замедленной съёмке. Меня накачали какой-то дрянью, чтобы не мог обернуться волком. Видимо, от этого препарата я чувствую постоянную слабость.
Мне на руки цепляют браслеты и ведут по длинному коридору подземелья. Куда? Зачем? Хрен его знает. Здесь никто ничего мне не объясняет — информационный вакуум, сука. А всё потому, что я сижу в этой проклятой одиночке.
Но прежде, чем попасть в отдельные «апартаменты», я несколько дней проживал в самой обычной общей камере. Я зверь коммуникабельный — быстро нашёл общий язык с оборотнем, который держит связь между «хатами», и выяснил кое-что интересное.
Оказывается, Давид Олегович — папка гуся-Вовы, и оболгал он меня по просьбе сына. По крайней мере, так психиатр рассказал одному из своих сокамерников. Узнать больше я не успел — переехал в одиночку.
Меня подводят к двери и опять ставят мордой к стене. Мелькает надежда, что переведут в общую камеру, но нет. Через пару мгновений я оказываюсь в комнате, где никого нет. В интерьере сплошной минимализм: крашеные в зелёный цвет стены, загаженная мухами лампочка под потолком, стол и пара стульев. Из коридора звучит команда «Сидеть, Торадзе!», и я как самый послушный в мире пёсик плюхаюсь на стул.
— Воды дайте! — сиплю громко.
— Не положено!
Не сомневался, ёлки… Живодёры.
— Привет, милый, — звучит елейный голосок у меня за спиной.
От этого голоса меня словно током пробивает. Больно, неприятно, мерзко.
— Соскучилась? — рычу сдавленно.
— О-очень! — хохочет.
В мутной башке ни одной светлой мысли. Я понятия не имею, на хрена она пришла, но как пришла, так и уйдёт. Мне с ней говорить не о чем.
— Начальник! Уведите меня в камеру! — требую.
Уж лучше в темноте с крысами, чем при свете с ней.
— Не положено в камеру! Свидание — тридцать минут! — орут из коридора.
Что, мать их, за принуждение?! Мне это свидание не брякало!
— И не надейся, Раж, — волчица устраивается на стуле напротив, — ты от меня
