– Из приличной семьи?
– Плебейка, – преспокойно констатировала Кэм, вытаскивая графинчик. – Так что, Двадцать Первому сводные братья не угроза. Пусть плодятся.
Мы немного потрещали о детях и прочих сволочах. Королева выпила и вытурила меня прочь – дел у неё, как всегда, по горло. И я направила стопы в родную цитадель.
– Ты сбрендила! – встретил меня возмущённый женский вопль.
Он барахтался в клубах едкого дыма, от которого лабораторию Шарли буквально распирало. Где-то внутри него метались заполошными птицами две фигуры в майках с бриджами и махали крыльями. При ближайшем рассмотрении оказалось, что тряпками, служившими в опытных руках лопастями вентиляторов. А вентиляторами работали Розамунд с Луизой – два зама патронессы по хозяйственной части.
– Ты это видала? – устало осведомилась запыхавшаяся Розамунд, когда разглядела среди дыма приведение.
Через четыре года у бабульки столетний юбилей, а её ни хрена не берегут. Кто им тут будет наводить порядок, когда она окочурится от такой собачьей жизни?
– Брось ты эту террористку, – сочувственно предложила я. – Окна же открыты. Само как-нибудь выветриться.
– Ага! – насупилась боевитая старушка. – А за это время тут всё провоняет. Ковры-то на стенах абуяртанские. Длинноворсные. Между прочим, дорогие. Нам специально на заказ такие здоровенные соткали. А эта мымра! – возопила она.
И обернулась к вылезающей из-под лабораторного стола мясистой заднице в обгоревших бермудах. Розамунд подскочила к ней и отвесила душевнейший пинок, ворча, мол, жаль, что тапки мягкие. Шарли ещё чуток попятилась, выудила из-под стола голову и уселась, растопырив колени.
– Старая дура, – добродушно проворчала патронесса.
И утёрла грязной рукой чумазую рожу. Вид у неё – как всегда, когда она умудрялась облажаться по-крупному – был величественный и снисходительный. А ведь ей уже под семьдесят – вдруг заныло у меня в груди. Сколько она ещё проживёт? Пускай полвека или даже больше, но потом…
А вот потом я останусь в этом мире совершенно одна: ни её, ни Кэм, ни Джен с Мероной. Так, может, и вправду подбить Тармени на пополнение нашей обезьяньей стаи?
– Не сейчас, – категорично отрезала Шарли, когда обе хозяйственные бабушки не выдержали и сбежали. – С Тармени я и без тебя договорюсь. Верней, он давно меня сманивает.
– Естественно, – хмыкнула я. – Из меня-то помощница ему хрен отломится. А вот тебя ему заграбастать за счастье. Кстати, вовсе не обязательно мартышкой под землю. Ты можешь просто заново родиться.
– Неинтересно, – отмахнулась Шарли.
И направилась к чопорному викторианскому буфету, где стояла бутыль всё той же бормотухи.
– Что, в шкуре примата пожить любопытней? – заботливо поинтересовалась я о её научных интересах.
– Никакого сравнения, – провозгласила талантливая естествоиспытательница и придурочная испытательница собственного естества.
Затем дунула в серебряный стаканчик, откуда вылетели хлопья какой-то дряни. Шарли плеснула себе полстакана, выпила, охнула и просипела:
– Ты, небось, и Джен с Кэм захочешь облагодетельствовать новой реинкарнацией?
– А ты против?
– Не моё дело, – пожала она плечами, раздумчиво обозревая бутылку.
То ли никак не могла решиться хряпнуть вдогонку, то ли пыталась уйти от ответа. Я пошерудила в её башке: раздумывает хряпнуть. А что до ответа, так она пропустила вопрос мимо ушей – старая грымза.
– У тебя талант, – возвестила я, взмывая к потолку. – Ты способна меня достать в считанные минуты.
– Пока-пока, – насмешливо промурлыкала эта гадина и плеснула-таки вторую. – Да передай супругу, что его совет закончился вот этим, – развела она руками.
– А ты больше его слушай, – едко заметила я.
И наметила новую точку переноса.
– Ты вконец оборзела, – выдавил из себя Сарг и…
Слез с хорошенькой насмерть перепуганной блондиночки. Перекатился на край ложа, опустил руку, подцепил сапог и запустил его – хамло – в богиню. Хорошо, я успела выключить его пассию, дабы после не убивать её, как свидетеля кощунственных противоправных действий. Сапог пролетел точно сквозь меня – а я ведь увернулась. Сарг же глянул на отключившуюся девочку и хмыкнул:
– Не подумал. Слушай, а память ты ей не подчистишь?
– С какого места?
– С твоего появления. Пусть помнит лишь меня.
– Как скажешь, – пожала я плечами и приземлилась рядом с ним на перебаламученную постель: – А ты чего это в загул пустился?
– Я что, нестоялец, по месяцу без бабы жить? – проворчал он и откинулся на спину.
– А жену куда дел?
– У твоей мамаши заседает, – едко выплюнул он обвинение нашей бабьей породе.
– По какому поводу?
– Сынку твоему плешь проедают.
– По поводу шаруяртанки?
– По нему. Забот-то других нет, – театрально развёл руками мой опекун.
Я невольно покачала головой и собралась, было, стартовать. Но спохватилась:
– Сарг, я тебя люблю, – снова подлетела к своему любимому-разлюбимому защитнику.
– Допустим, – привычно насторожился он. – Может, поговорим об этом после?
– Только один вопросик, – состроила я глазки.
Он фыркнул. Я вспомнила, что мотаюсь по свету в виде шестидесятилетней тётки и заржала.
– Вопросик! – напомнил мне Сарг, покосившись на любовницу.
– Ты согласился бы прожить вторую жизнь? Целиком, с младенчества, как мы с Тармени.
Он помрачнел. Немного помолчал и ответил:
– Я подумаю.
– До завтра, – помахала я ему и перенеслась.
Ну, собственно, примерно чего-то в таком духе и ожидала. Едва зафиксировалась на этой точке, как меня удостоили вопросом:
– Ч… чего… ик… припёр… пёр…
– Чего надо, того и припёрлась, – помогла я родненькой свекровушке. – А эта что, сил не рассчитала? – кивнула на лохматую черноволосую голову, отдыхающую на краю стола.
– Пьём, – порадовала меня Джен и уронила голову на грудь.
– Третий день, – обличающе заявил Вейтел, входя в спальню приёмной матери.
Почуял родненький, что явилась натуральная, и прискакал.
– Ты женишься? – осведомилась я, подлетев к ребёнку.
– Передумал, – хмуро буркнул тот.
– А, так это они с радости нализались. Слушай, Джен сейчас рухнет. Ещё башку разобьёт. Ты бы…
– За тем и пришёл, – проворчал Лисёнок.
Затем перетащил на кроватищу герцогини и её саму, и собутыльницу-ведьму.
– Хорошо лежат! – восхитилась я, любуясь на двух старых пьянчужек. – А где Алесар?
– Держится подальше от этих, – как само собой разумеющееся, пояснил сын, накрывая переобрадовавшихся родственниц шёлковым покрывалом. – Вчера пытался сунуться с увещеваниями. От кувшина и прочих тяжестей увернулся. Но наслушался! Пошли, а то тут воняет, как в палатке рядового десятка на марше.
– Ты мне зубы не заговаривай, – усмехнулась я, выплывая вслед за ним в двери. – Что с твоей подругой? Джен дотюкала?
– Против неё у меня иммунитет, – щегольнул сынок умным словечком из более высокоразвитого мира. – Твоя ведьма сглазила.
– Подтолкнула пошарить у любимой в башке? – озарило меня.
– Нет, я с самого начала не обольщался, – задумчиво рассказывал Вейтел, медленно шагая по коридору герцогского новостроя. – Сама знаешь: общий фон эмоций весьма информативен. Она меня не любила, но я ей нравился. И она честно верила в то, что обязательно меня полюбит. Я думал, что толчком для неё было тщеславное желание стать невесткой самой Кишагнин. В принципе, ничего такого: нормальное желание.
– А там оказалась сплошная политика и жадность, – поспешила я закончить неприятный для него разговор.
– Точно.
– Что-то я не ощущаю в твоём фоне трагедийных ноток, – начала подозревать сына в укрывательстве.
– Хреново было, – признался Вейтел, спускаясь по крутой лестнице. – Я даже не ожидал от себя. Здорово она меня зацепила. Девочка-то хорошая, добрая.
– Но слишком послушная дочь, – вздохнула я. – Мне жаль.
– Мне тоже.
Мы молча вышли на мост, соединявший вход в донжон с крышей одной из казарм. Раа-гар, что расположился подремать внизу под мостом, уже вставал, вытягивая к нам шею. Вейтел спрыгнул прямо ему на спину, и вскоре мы уже поднимались над цитаделью. Сын довольно спокойно живописал мне историю своей первой аж трёхдневной любви. И слишком рассудочно для потерпевшего катастрофу.
