— Сны, в которых у тебя были крылья, и ты удерживал меня высоко в небе, которого я не узнавала и все же помнила, что была там, именно так, в твоих руках, тысячу раз прежде.
Она прижалась лбом к его лбу.
— Это все объясняет: изящество, с которым ты двигаешься, книгу, написанную твоим предком. Почему никто не приехал навестить тебя в родительский день. Почему, когда ты плывешь, это выглядит так, будто твое тело парит. И почему, когда ты целуешь меня, мне кажется, что я попала на небеса.
Люс чуть помедлила, переводя дух.
— И почему ты живешь вечно. Единственное, чего я не понимаю, это зачем тебе вообще нужна я. Потому что я — это просто… я.
Она снова взглянула вверх, ощущая темные чары теней.
— И я так виновата перед тобой.
Краска сбежала с его лица, и Люс сумела прийти к единственному умозаключению.
— Ты тоже не понимаешь зачем, — предположила она.
— Я не понимаю, что ты все еще делаешь здесь.
Она моргнула, кивнула с несчастным видом и собралась уйти.
— Нет!
Дэниел притянул ее к себе.
— Не уходи. Просто дело в том, что ты никогда — мы никогда… не заходили так далеко.
Он прикрыл глаза.
— Ты не скажешь это еще раз? — попросил Дэниел едва ли не застенчиво — Не скажешь мне… что я такое?
— Ты ангел, — медленно повторила девочка, удивленная, что Дэниел жмурится и стонет от удовольствия, как если бы они целовались. — Я влюблена в ангела.
Теперь ей самой хотелось зажмуриться. Она склонила голову набок.
— Но во сне твои крылья…
Жаркий завывающий ветер обрушился на них сбоку, едва не вырвав Люс из рук Дэниела. Он заслонил ее собственным телом. Облако саранчи осело в кроне дерева за границей кладбища и некоторое время стрекотало в ветвях. Теперь насекомые единым роем поднялись в воздух.
— О боже, — прошептала Люс. — Я должна что-то сделать. Я должна это остановить…
Дэниел погладил ее по щеке.
— Люс. Посмотри на меня. Ты не натворила ничего дурного. И не можешь ничего поделать с этим. — Он указал на саранчу. — С чего ты вообще решила, будто виновата в чем-то? — покачав головой, добавил он.
— Потому что, — объяснила девочка, — я всю жизнь вижу эти тени…
— Мне следовало что-то предпринять, когда я понял это на той неделе у озера. Это первая жизнь, в которой ты их видишь, — и я испугался.
— Откуда ты знаешь, что это не моя вина? — спросила она, думая о Тодде и Треворе.
Тени всегда приходили перед тем, как случалось нечто ужасное.
Дэниел поцеловал ее в макушку.
— Тени, которые ты видишь, называют вестниками. Они мерзко выглядят, но не могут причинить вред. Они просто оценивают ситуацию и докладывают кому-то еще. Сплетники. Компании старшеклассниц в демоническом исполнении.
— А как насчет этих?
Люс показала на деревья, отмечавшие границу кладбища. Их ветви раскачивались, отягощенные густой сочащейся чернотой.
Дэниел спокойно посмотрел туда.
— Это тени, которых призвали вестники. Чтобы сражаться.
Девочка похолодела от страха.
— Что… хм… и что за битва будет?
— Большая, — коротко ответил он, поднимая голову. — Но пока они просто рисуются. У нас еще есть время.
От тихого покашливания за спиной Люс подскочила. Дэниел склонил голову, приветствуя мисс Софию, стоящую в тени мавзолея. Волосы библиотекаря выбились из прически и выглядели дико, как и ее глаза. Затем кто-то еще выступил из-за спины учительницы. Пенн. Девочка держала руки в карманах куртки, лицо ее оставалось красным, а волосы — влажными от пота. Покосившись на подругу, она пожала плечами, как будто говоря: «Не знаю, что за чертовщина тут творится, но не могу так просто взять и бросить тебя». Люс невольно улыбнулась.
Мисс София шагнула ближе и показала книгу.
— Наша Люсинда провела исследование.
Дэниел потер подбородок.
— Ты читала это старье? Не стоило его вообще писать.
Голос его прозвучал едва ли не смущенно, но для Люс встал на место еще один кусочек головоломки.
— Ты это написал, — объявила она. — И нарисовал наброски на полях. И вклеил нашу фотографию.
— Ты нашла карточку, — заулыбался Дэниел, притягивая ее ближе, словно упоминание о снимке пробудило добрые воспоминания. — Ну разумеется.
— Мне потребовалось много времени, чтобы понять, но когда я увидела, как счастливы мы были, внутри меня словно что-то раскрылось. И я догадалась.
Она положила ладонь ему на шею и притянула его лицо к своему, не заботясь о том, что мисс София и Пенн тоже здесь. Когда их губы соприкоснулись, темное жутковатое кладбище исчезло — а с ним и обветренные могилы, и скопища теней, затаившихся в кронах деревьев, и даже луна со звездами.
В первый раз, когда девочка увидела хельстонский фотоснимок, он ее испугал. Одной мысли о реальности всех прошлых версий ее самой оказалось слишком. Но теперь, в объятиях Дэниела, ей мнилось, будто все они каким-то образом сплотили усилия — множество Люс, любивших одного и того же Дэниела снова и снова. Столько любви, что она просачивалась из ее сердца, проливалась из тела и заполняла пространство между ними.
И еще девочка наконец-то услышала его слова: она не натворила ничего дурного. Ей не с чего чувствовать себя виноватой. Возможно ли это? Неужели она не ответственна за гибель Тревора и Тодда, как всегда считала? Стоило ей задуматься, как она поняла, что Дэниел сказал правду. И теперь Люс казалось, что она пробудилась после долгого кошмарного сна. Она больше не ощущала себя коротко остриженной девочкой в мешковатой черной одежде, вечной неудачницей, страшащейся мерзкого кладбища и застрявшей в исправительной школе по весьма веской причине.
— Дэниел, — окликнула она, мягко отстраняясь, чтобы взглянуть ему в лицо. — Почему ты раньше не сказал, что ты ангел? К чему все эти разговоры о проклятиях?
Он впился в нее тревожным взглядом.
— Я не сошла с ума, — заверила Люс. — Просто интересуюсь.
— Я не мог сказать, — объяснил Дэниел. — Тут все взаимосвязано. До сих пор я даже не подозревал, что ты способна сама это выяснить. Если бы я признался слишком рано или в неподходящее время, тебя бы вновь не стало и мне опять пришлось бы ждать. А я и так ждал слишком долго.
— Как долго? — спросила Люс.
— Не настолько, чтобы успел забыть, что ты стоишь чего угодно. Любой жертвы. Любой боли.
Дэниел на мгновение прикрыл глаза. Затем перевел взгляд на Пенн и мисс Софию.
Девочка сидела, прислонившись спиной к замшелому черному надгробию и подтянув колени к подбородку, и задумчиво грызла ногти. Библиотекарь стояла, уперев руки в бока, с таким видом, словно ей было что сказать.
