Шапель, похоже, нимало не смущался, принося ту же самую клятву. Это согрело душу Прю и успокоило ее.
То, что он сделал, было настоящим чудом. Шапель не объяснил ей, что именно заставило его вдруг изменить решение, и сказал лишь, что не сможет прожить еще шесть столетий без нее. Тогда Прю в шутку ответила, что, если его намерения настолько серьезны, ему лучше опуститься перед ней на одно колено и сделать предложение по всей форме.
Так он и поступил. И конечно, она ответила ему согласием.
Затем Шапель сообщил, что им придется устроить ей мнимые похороны, поскольку весь приход ожидал со дня на день ее кончины. Доктор Хиггинс мог счесть ее внезапное и полное выздоровление более чем странным, в особенности учитывая, что он, как никто другой, понимал всю тяжесть ее состояния. К моменту «смерти» от Прю оставались лишь кожа да кости, а теперь ее фигура снова приобрела приятную округлость, как до болезни. Такую перемену нельзя было объяснить даже чудом.
Поэтому пришлось убедить всех, даже слуг, в том, что она умерла, и устроить пышное погребение — разумеется, без доступа к телу. Все это время Прю и Шапель были заперты в его комнате, где проводили часы бодрствования, предаваясь всем мыслимым плотским наслаждениям. Это было так чудесно, что Прю не испытывала ни малейшего чувства вины.
Она также узнала, что они были способны питаться друг другом. Пусть это и не могло поддержать их долго, но зато существенно урезало потребность пить ради выживания человеческую кровь. Кроме того, Шапель взял ее с собой в лондонский бордель, владелица которого знала об их породе, и научил, как правильно питаться.
Обитательницы борделя, по-видимому, были рады его видеть — обстоятельство, которое одновременно и забавляло Прю, и вызывало досаду. Тогда Шапель рассказал ей о своем визите в это место в ту самую ночь, когда он спас ее от яда. Если бы не кровь этих женщин, ни одному из них не удалось бы выбраться из погреба живым. Этого было достаточно, чтобы исправить дело. К тому же у Прю не было повода для ревности. Она знала, как много значила для этого человека, и никакая другая женщина не могла сравниться с ней в этом отношении. Однако вместо самодовольства это вызывало лишь чувство смирения.
Питаться оказалось проще, чем предполагала Прю, ибо по большей части ею двигал инстинкт. Как только она перестала об этом думать, все остальное пришло само собой.
— Согласен ли ты, Северьен де Фонс, взять эту женщину в законные жены? — продолжал тем временем Молино. — Пока смерть не разлучит вас?
— Смерть уже пыталась это сделать, — сострил Шапель, с улыбкой глядя на Прю. — Но у нее ничего не вышло.
Прю рассмеялась, а Молино воздел глаза к небу.
— Я бы предпочел, чтобы ты пока воздержался от шуток, мой друг. Отвечай на вопрос.
Шапель устремил на Прю взгляд такой теплый и проникновенный, что у нее сладко заныло в груди.
— Да.
Боже правый, да она и впрямь затаила дыхание! Неужели опасалась, что он скажет «нет»?
Затем отец Молино задал тот же вопрос ей. Прю не стала шутить, а просто согласилась.
Наконец Шапель поцеловал ее, и все прочее в мире утратило для нее значение.
— Значит, теперь я должна называть тебя мадам де Фонс? — осведомилась Джорджиана позже, когда они сели ужинать.
Прю поморщила носик:
— Не стоит.
— Тебе не нравится мое имя? — рассмеялся ее новоиспеченный муж.
— Ты же сам никогда своим именем не пользуешься. Так почему же это должна делать я?
Подхватив вилкой маленький помидор, Прю отправила его в рот. Помидор был просто восхитительным. Вообще пища казалась ей сейчас намного вкуснее, чем прежде, словно чувство вкуса наряду со всеми прочими обострилось после случившейся с ней перемены.
После обеда они попрощались с родными — по большей части со слезами на глазах — и затем отбыли в Лондон, где должны были провести остаток ночи и весь следующий день перед тем, как отправиться в Париж. Там они будут в полной безопасности, никто не узнает в Прю женщину, которую все считают умершей. Однако она пообещала Кэролайн вернуться к рождению ее ребенка и сообщила всем остальным, что постарается навещать их при любой возможности и, конечно же, с нетерпением ждет их в Париже. Матильде эта мысль особенно понравилась — на всем свете не существовало лучшего места для покупок, чем Париж.
— Пожалуйста, позаботьтесь о моей девочке, — обратился ее отец к Шапелю, пожимая ему на прощание руку. От их прежнего разлада не осталось и следа. И хотя Томасу было немного трудно принять тот факт, что отныне Прю бессмертна, счастье видеть дочь живой и здоровой отодвигало все прочие чувства на задний план. Прю знала, что отец был счастлив за нее.
Рано или поздно ее родные умрут, но еще очень и очень не скоро. Это было неизбежной частью человеческого существования, однако Прю еще посчастливится увидеть их продолжение в детях и внуках, которые будут напоминать ей о тех, кого она любила. Рано или поздно она познакомится с ними, даже если для этого придется раскрыть им свою тайну.
— Да, конечно, — пообещал Томасу Шапель. — Хотя не сомневаюсь, что большая часть моего времени уйдет на то, чтобы сдерживать ее любопытство.
— Я вовсе не любопытна! — настаивала Прю.
Шапель только ухмыльнулся, глядя в ее сторону.
— У меня есть для тебя подарок.
Она чуть не всплеснула руками.
— Какой?
Все ее родные дружно рассмеялись, видя, как ловко Шапель доказал собственную правоту.
— Вы правы, — сухо заметила Прю, обращаясь к отцу Молино. — Мне он тоже нравится гораздо больше, когда воздерживается от шуток.
Они добрались до Парижа раньше, чем Прю наконец получила свой подарок. Это был небольшой, но прелестный особняк в самом модном районе Парижа, недалеко от Эйфелевой башни, которая поразила ее воображение.
Ей очень понравился их новый дом, их гнездышко. Он уже был богато обставлен, однако еще предстояло добавить несколько новых штрихов к интерьеру по своему вкусу. Пожалуй, именно это стало для Прю самым трудным — делать покупки по ночам. Ей еще придется привыкнуть к невозможности выходить на улицу при свете дня — пожалуй, единственному крупному недостатку ее новой жизни. Но и здесь перемену облегчало то, что за шесть столетий Шапель успел скопить солидное состояние. Прю не слишком ценила материальные блага, однако приятно было сознавать, что они могли без труда получить все, что желали. Кроме того, Шапель обращался со средствами настолько умело, что они могли продолжать жить в свое удовольствие еще многие столетия.
— Если у тебя достаточно денег, люди обычно легко приспосабливаются к твоему образу жизни, — сообщил Шапель, пока они распаковывали отправленные вперед чемоданы. — Ты будешь поражена тем, сколько торговцев вокруг будут только рады угодить эксцентричным де Фонсам.
