— Что ж, Мейа. — Протянул Захария, опуская винтовку. — Ты просто развязала мне руки.
Он не дал мне разобраться в смысле этих слов, опуская на лицо лишающий равновесия и чувств удар.
* * *
Контроль. Версия 2.0.
Да, такое со мной уже было однажды: погружение в кромешную бессознательность. Правда в тот раз это происходило куда… мягче.
Я вздрагиваю, когда за шторами век вспыхивает и угасает свет. Щелчок и какое-то тихое жужжание. И снова. Щелчок, вспышка, жужжание.
Чувствую боль во всем теле, но особенно в скуле и губе. Мучительно простонав поднимаю голову, покоящуюся на груди, распрямляю позвоночник с хрустом. Голова раскалывается, и я хочу сжать ее руками, дабы она не развалилась, но это не представляется возможным: мои руки прикованы.
Открываю глаза, фактически делая невозможное. Болтаясь на цепях, я едва касаюсь ногами бетонного пола. Вокруг — плохо покрашенные серые стены, от которых отражается свет мигающей люминесцентной лампы. Передо мной — Захария с фотоаппаратом.
— Скажи «сыр», крошечка. — Тянет омерзительно нежно мужчина, вновь нажимая на кнопку, и я щурюсь от вспышки. — Одну оставлю себе, остальные пошлю твоему любовнику. Он не останется равнодушным. Чтоб меня, ты хоть можешь себе представить, как я мечтал о мести все это время, девочка моя?
Я мотаю головой, пытаясь избавиться от сводящего с ума эха. Ненавистный голос Захарии, упивающегося местью, помноженный на сто? Это уж слишком.
— Прикованный к инвалидной коляске, старый и чертовски бесполезный, мог ли я помыслить о такой удаче? Посмотри на меня. — Я не в состоянии, моя шея затекла и жутко болит, я могу лишь рассматривать пол под ногами. — Я теперь не просто вернул себя, я обрел куда больше возможностей чем раньше. И угадай кем я займусь сразу после тебя?
Он имел ввиду Амана, конечно, своего злейшего врага, но я думаю о Джерри.
— Джерри… — Мой хрип заставляет Захарию недовольно цокнуть языком.
— Просто, чтобы ты несколько расслабилась, Мейа, скажу, что он в безопасности. В смысле… он там и будет находится, пока ты будешь вести себя хорошо, договорились?
— Джерри…
— Он с Иудой. Помнишь Иуду? Привязался к мальчонке. А я до сих пор не могу его простить. Ты отобрала у меня сына, Мейа. Но я знаю как наказать вас обоих. С этой целью и ведется этот разговор, а вон та камера записывает наше милое рандеву. — Мой подбородок обхватывает грубая рука, дергая вверх, заставляя посмотреть в левый уголок, где к потолку присоединена камера. — И если ты будешь упрямиться, это милое кино увидит не только Иуда и Аман, но и твой брат. Ясно?
Определенно. Ублюдок приготовил для меня настоящий адский Диснейленд, судя по его предвкушающему тону.
— Он убьет тебя. — Шепчу я, чувствуя боль в губе.
Но вместо того, чтобы хоть немного смутиться, Захария заходится от смеха.
— Ты сама-то хотя веришь в это? — Он вновь поднимает мою голову за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Я знаю его, Мейа, изучил как свои пять пальцев. Я уже сражался с ним и знаю его манеру. Кроме прочего, я уже не тот, что был прежде. И дело даже не в крови, которую дал мне твой трахальщик. — Он помолчал с минуту, словно рассуждая, посвящать ли меня в свои секреты дальше. — Ты думаешь, что я единственный, кто не желает видеть тебя рядом с ним? О нет, Мейа, ваш мезальянс — заноза в заднице всей Ганзы, но особенно семейки Лейфт. Знаешь таких? — Имела честь лицезреть представителя оного рода. И кто бы спорил, Адель желает моей смерти ничуть не меньше Захарии. — Они хорошо мне заплатили за то, что я устраню эту надоедливую, маленькую проблему. — Меня то бишь. — А если учесть, что деньги меня не интересуют… Я взялся за дело с превеликим удовольствием! — Он вновь захохотал. — Ох, Мейа, я никогда еще не чувствовал себя так…
Лицезреть его триумф — начальный этап моего наказания. А мне уже хочется сдохнуть.
— Потому, будем рассуждать логически, мне стоит тебя поблагодарить. Не будь твоя суть такой продажной, я бы никогда и не поднялся из проклятого кресла, никогда не отомстил за себя, никогда не почувствовал снова тепло и нежность женского тела. — Его рука недвусмысленно касается моего лица, и я напрягаюсь. — Я не заберу твою жизнь, хотя твое предательство — непростительный грех. Я милосерден, Мейа. Тебе нужно только поклясться мне в верности. Сказать, что сделаешь все, что я захочу, потому что благодарна мне. Я не стал убивать твоего брата, хотя у меня были все права отправить его следом за папочкой. Но у парня неплохой потенциал и кровь человека, что немаловажно.
— Ты сказал, что отпустишь его. — Повторяю я, превозмогая отвращение. — Ты поклялся.
— Хочешь, чтобы я отпустил его? — Его голос становиться омерзительно вкрадчивым. — Будь покорной, Мейа, и мы поступим так, как ты хочешь, идет?
Я боюсь строить предположения касательно его последних слов. Но когда его рука вновь касается моего лица, скользнув вниз, к груди, у меня просто не остается сомнений.
— Тебе лучше убить меня. — Шиплю я. — Гребаный извращенец.
К горлу подкатывает тошнота. Его даже не останавливает наше дальнее, но все-таки родство.
— Когда это ты стала такой разборчивой? — Усмехается Захария, больно обхватывая мою шею пальцами. — Понимаю, ты хочешь, чтобы на моем месте был Аман. Но здесь всего лишь я.
Отпустив меня, мужчина проходит к металлическому столу, на котором находятся пистолет, бутылка с водой, ключи и ножницы. Последние Захария берет в руки, проверяя остроту лезвий большим пальцем.
— Я сегодня необычайно добр, девочка моя. Я разрешаю тебе звать его в процессе. И желательно, чтобы ты смотрела прямо в камеру при этом.
Мой взгляд, в котором бушует нарастающая паника, метнулся к камере. Извращенный ум старика продумал даже такую деталь. Напоминание о неотвратимом унижении и позоре, которое он отправит Аману, перевязав предварительно красной ленточкой? Которым будет меня шантажировать до скончания моей жалкой жизни?
— Ох, Мейа, Мейа! — Восклицает Захария, поворачивает ко мне лицом. Походкой зверя, он приближается, щелкая ножницами. — Теперь я его понимаю. Когда ты так смотришь, тебя нестерпимо хочется трахнуть. Тебя ведь заводит это, признайся. Нравится экзотика? Раз уж ты выбрала эту клыкастую тварь, так оно и есть. Я буду почти таким же нежным.
— Не… не трогай меня… — Я вжимаюсь в стену, пытаясь уклониться от его рук, тут же получая пощечину.
— Ты погляди. — Захария присвистывает, разрезая мою блузку быстрым движением руки. Холодный металл ножниц прикасается к оставшимся следам от укусов и жестоких поцелуев. — Теперь я просто уверен, что тебе понравится то, что я приготовил для тебя.
— Не делай этого. Одумайся. Не надо. Зачем… — Сбивчиво шепчу я, следя за тем, как он разрезает брюки и нижнее белье, после чего откидывает в сторону лохмотья и ножницы, скрещивая руки на груди. А я, хрипя от унижения и ненависти, сжимаюсь, пытаясь скрыть свою наготу. — Лучше убей меня. Просто убей меня.
— Раз ты так просишь. — Я кричу, когда сильная рука хватает меня за волосы дергая наверх. — Я так и сделаю, сразу после того как хорошенько тебя отымею. И, чтобы ты знала, я повторю это и после твоей смерти. Хочу попробовать тебя покорную и согласную на все.
Бог знает, откуда у меня взялись силы после этих его слов; я стала вырываться и брыкаться, как сто чертей. Хотя и знала, что мое бессмысленное сопротивление лишь повеселит его, а мне доставит еще больше боли. Захария стал нечеловечески силен.
— Зови его. — Требует законник, пришпилив меня к стене одной рукой, а другой пытаясь справиться с моими судорожно сведенными бедрами. — Кричи, умоляй его прийти и вновь тебя спасти. Черт возьми, да от одного этого уже можно кончить.
Сильно зажмурившись, я с ненавистью понимаю — он победит и в этот раз. Я не смогу сопротивляться дольше, я уже на пределе своих сил. Меня утешает лишь мысль о том, что Джерри в безопасности. Я знаю Иуду, он никогда не допустит, чтобы ребенку причинили вред, потому что в каждом несчастном мальчике видит себя, брошенного, одинокого, покалеченного жизнью.
