А спасительная вода превратила маленький овражек в ловушку, сделав стенки его склизкими и вязкими. Пара попыток вылезти отняли последние силы, он только перемазался в грязи с ног до головы. Решил несколько минут передохнуть, но не удержался на скользком склоне и съехал вниз, на дно овражка и на некоторое время отключился. Если бы он знал, что именно в это время мимо проходил Микки, искавший его на пожарище! Сил на то, что бы крикнуть, или помахать рукой ему бы хватило! Но Микки и не обратил внимание на небольшой овражек с мутной лужей на дне, а сам Михаил был так сильно перепачкан в грязи, что рассмотреть его было почти невозможно! Он очнулся через полчаса, и вновь постарался выбраться, ругаясь на всех трех языках, кроме русского. Бесполезно. Охватила сначала злость, потом отчаяние. Спастись в таком пожаре и сдохнуть в грязевой яме! Силы таяли, но он упрямо повторял и повторял попытки выкарабкаться. Наконец ему удалось зацепиться за чудом уцелевший в пожаре пучок травы. Подтянулся, но сил больше не было… Вновь сорвался.
Сколько пролежал на дне, не помнил, ночь прошла, уже светало. Вдалеке послышались женские голоса. Мерещится? Откуда тут женщины? Но точно, женщины. И говорят по-русски! Хотел крикнуть: — «Помогите»! Но с губ слетело только дурацкое англицкое «Help»! Угораздило! Надо снять молчание на русском! А то свои же примут за шведа! Он просто крикнул. Голоса приблизились.
— Слышь, Марьяна, кличет кто-то!
— Показалось, здесь самый сильный жар был! Навряд ли кто-то выжил Пойдем к реке!
— На что тебе живой?
— Говорю же, мужик в хозяйстве нужен. Муж-то зажиточный был, не то, что твой пропоица, у меня две коровы, овцы, супоросная свинья, кур и прочую птицу не считаю. Как без мужика управится! Детки у мужа еще малы, я тяжелая. Вот, приберу полоняника, выкуп небось не сразу пришлют, а пришлют — деньги будут. Вот пусть и поработает вместо мужа, раз мово Ваську убили!
Михаил снова попробовал крикнуть.
— Ой, права ты, здесь кричат. Смотри, в овраге кто-то шевелится. Видно в овраге укрылся, и выжил. Вытаскиваем!
— Сама туда лезь, грязюки-то сколько!
— И полезу, только ты веревку потом кинь, а то я тоже застряну. Своей-то я его обвяжу, вот и вытянем.
— Грязный-то какой!
— Грязи отмыть можно, а мужик целый, похоже не раненый и не обожженный. Все, слезла, обвязала, тяни давай!
Если русской бабе что-то потребуется, то она из-под воды достанет. Так что Михаила выволокли из грязи, и, подставляя плечо повели в город. Повезло! Ему точно, а вот спасшей его Марьяне… менее полезного в хозяйстве человека, чем княжеский сын представить себе трудно. Ничего, разберется с языком, отцу сообщит, отвалят за него спасительнице столько, сколько она никогда не видела. Замерзший Михаил мечтал о том, что бы отмыться, выспаться и снять дурацкое молчание с русского языка. Пока не выходило.
Михаила притащили на довольно зажиточный двор в Окольном городе, на берегу речки Псковы. Провели прямо в баньку, но не в саму, в предбаннике положили. На лавку. Марьяна стала пытаться раздеть, но как справляться с немецкими одежками, явно не знала. Михаил взялся за дело сам. Расстегнул и стащил пропитанный грязью дублет темного сукна. Порты из такого же материала. Слава Богу, перед вылазкой он поддел не дурацкое исподнее с кружевами, а то Марьяну хватил бы удар, но простое, льняное. Рубаха, однако кружева имела, но умеренные, только как окантовку, так что не шокировала. Чулки и низкие башмаки, которые одел, тоже, для большей легкости перемещения были все в грязи. Но была надежда, что хотя бы их удастся спасти. Марьяна принесла ушат теплой воды и ковшик, стала поливать ему на голову, но без особого толка Грязи в волосах было столько, что, наверное, проще было бы просто окунуться в реку, если бы на дворе был не октябрь. Михаил просто отстранил женщину и сунул голову прямо в ушат. Вода мгновенно почернела. Догадливая Марьяна ее вылила и притащила новую. Опять чернота! На четвертый раз вода стала чище. Марьяна притащила горшочек с какой-то жидкостью, оказалось что-то вроде мыла и помогла промыть волосы. Дальше Михаила пригласили в баню, кстати, по-черному, там был полный котел теплой воды. Так что отмыться удалось. На полке лежала чистая холстина, вытерся, завернулся во влажное полотно, выглянул в предбанник. Хлопотливая хозяйка уже прибралась, грязная одежда сложена в углу, на скамье ношенное, но чистое исподнее. Видимо, убитого мужа. Поколебался, но сообразив, что не в его положении привередничать, надел. Тут же были две чистые тряпочки непонятного назначения и поршни из грубой кожи. Судя по натоптанной подошве, размера на три больше, чем нога у Михаила. Но ни чулок, ни носков! И верхних портков тоже не было. Только крестьянский армяк грубого сукна. Сообразил, что дома простолюдины иногда ходили в исподнем. Но что надеть на ноги? Не надевать же поршни на голые ноги? Стал вспоминать, в чем ходила челядь в их имении. На их ногах поршни были надеты на что-то белое. Но вот на что? Неужели на эти тряпочки? Тут на помощь пришла Марьяна.
— Что, немец, не умеешь онучи наматывать? — спросила она. Михаил покачал головой. Баба быстро и ловко обмотала его ступни и лодыжки этими самыми тряпочками, и показала, как приладить сверху поршни так, что они сели по ноге.
— «Ножка-то, как у барышни, тонкая, — мелькнуло у нее в голове, — Когда я в девках у боярышни Гагариной служила, у той такая же была! Только поменьше. Кажется, я какого-то знатного барича подобрала. Не будет, ох, не будет от него в хозяйстве проку»!
Отмытый Михаил вдруг вспомнил, что, оставляя все деньги Микки, он на всякий случай сунул в карман кошель с 10-ю талерами. Потянулся к грязной одежде, несмотря на протесты хозяйки, достал из потайного кармана грязный кошель, сполоснул в стоящей здесь же кадушке с водой, руки тоже, и молча протянул хозяйке.
— Это что? — спросила она, развязывая тесемки — ой, серебро! Спасибо, так кстати!
Марьяна подумала, что зря она на спасенного немца, или шведа плохо подумала, вон, сколько серебра отвалил, на эти деньги можно и работников нанять, а если за него еще родня и выкуп заплатит, совсем разбогатею. Провела в дом, налила миску молока, накрошила хлеба.
Надо бы каши сварить, да печь растапливать долго. Ничего, сегодня тюрю похлебает, завтра
