— Ну-ну, самая опасная! А если бы я не явился, что тогда?
Ответа у меня не было; все, что смогла, это огрызнуться.
— Фу, обломал всю игру, магистр страстей! — Я протянула Глебу руку с пустым бокалом, мол, мужчина, не зевай — наливай. — Кстати, откуда это дебильное прозвище? Сам придумал?
Он пожал плечами.
— Прицепилось. Когда мне было двадцать, я поступил в Академию на аналитика. Тогда о моем иммунитете к ядам никто не знал, и я обучался, как и все аналитики, — замечал мелочи, выделял странности, искал причины и следствия, изучал людскую психологию, если надо — манипулировал, так, чтобы люди были уверены, мое решение — это их решение. Даже помню название своего дипломного проекта: «Человеческие страсти и их использование в политических играх». К слову говоря, я его не смог защитить. Меня завалил на защите председатель аттестационной комиссии от королевства Керении, сказав, что моя работа банальна и бесполезна.
— И что дальше?
Второй бокал вина я пила уже в цивилизованном темпе — медленно смаковала глоток за глотком.
— Ничего. Меня отчислили, и жизнь на этом у меня, как видишь, не закончилась, хотя была близка.
— Расскажи! — потребовала я, чувствуя что-то интересное и притягательное в этой истории.
— Все было банально и просто. Из-за моего прокола на защите была отчислена вся тройка. Два самых близких человека, которые были моей семьей на протяжении пяти лет, в одночасье стали врагами. До сих пор помню тот день, когда Усуарис, лучший друг и сосед по комнате, предложил выпить напоследок, перед уходом из Академии. — Глеб сделал паузу, большими глотками прикончив свой бокал вина. — Тогда, кстати, тоже было красное полусухое! Усуарис с улыбкой на устах говорил, что оно из погребов его отца. И я, как ни в чем не бывало, пил бокал за бокалом, и он тоже пил… А когда мне стало плохо и я умирал, — голос магистра дрогнул, — он махал у меня перед лицом антидотом, говоря, что из-за меня его жизнь и карьера пошли насмарку, а значит, я достоин смерти.
— А второй сосед? — Я не выдержала и перебила рассказ. — Где был он, когда это все происходило?
— Клив сидел на кровати и наблюдал, как я умираю. Даже хохотал. — Магистр наполнил опустевший бокал вином, а затем, отставив пустую тару на пол, встал с постели и дошел до угла комнаты. Там достал из стеллажа следующую бутылку и, вернувшись на кровать, продолжил свою историю.
— Иногда мне кажется, что в тот день я все же умер. Проснулся в местном морге. Ты, наверное, удивишься, но в Академии такой есть.
Я слушала, затаив дыхание. История тянула на голливудский блокбастер Спилберга.
— А дальше?
— А дальше все обыденно. Ни Усуариса, ни Клива не нашли, исчезли, будто никогда не существовали. Меня взял под крыло старый учитель зельеварения Корвелиан. Мой природный талант оказался уникальным и не имеющим аналогов. Через десять лет обучения я получил степень магистра, но уже по ядоведению, а на вручении диплома кто-то из присутствующих вспомнил про первый неудачный опыт, вот тогда-то и прозвали меня Магистром Страстей.
Я переваривала полученную информацию. Когда я впервые услышала от Трои это прозвище, почему-то подумала, что Глеб эдакий садомазохист и вообще сексуальный извращенец, если носит такую кличку. Реальность оказалась одновременно намного банальней и в то же время — шокирующе неожиданной.
— Ты поэтому всех новых знакомых пытаешься чем-то накормить? — дошли, наконец, до меня мотивы Глеба и его странных угощений конфетами с синильной кислотой и десертом с цианидом.
— В точку, Элька! Проверка на вшивость, — подтвердил догадку магистр, выпив при этом залпом очередной бокал. — Тебе налить еще?
Я молча протянула свой опустевший фужер. Мысли до сих пор путались. Какие разные скелеты могут быть скрыты у людей в шкафах! Внешне непобедимая и суровая Троя — которую изнасиловали на балу. Глеб — сирота, которого предали те, кто заменил семью. Эридан — могущественный герцог, богатый и, казалось бы, непробиваемый, но с душевной раной внутри, ноющей уже долгие годы. Что по сравнению с их историями моя маленькая двадцатипятилетняя жизнь с ничем не примечательной биографией, где единственное яркое событие — обучение в этой невозможно-сумасшедшей Академии.
Следующие бокалы мы выпили молча, закусывая конфетами. Вот же придурочный день. В бункере страдает королева, скучают в комнатах курсанты, а я пью вино, сидя на кровати со своим преподавателем, и смотрю в окошко на луну…
Луна большая, явно полнолуние. Серебрятся на ее фоне небольшие тучи, мимо пролетает кажущийся крошечным дракон…
— Глеб! — завопила я. — Здесь окно!
— Ну и что теперь, орать-то зачем, — спокойно ответил мужчина. — Оно здесь уже лет триста.
— Но ведь в Академии нет окон? — спросила я и сама засомневалась, ведь вот же оно, прямо надо мной, вмуровано в потолок.
— Единственное на всей территории. Здесь я слежу за лунными фазами — необходимое условие для многих зелий и противоядий. А еще вдохновляюсь, приятно быть единственным во всей Академии обладателем такой ценности…
Я отпила вино и поставила бокал на небольшую полочку в деревянном изголовье кровати, откинулась на спину и, заложив руки за голову, принялась разглядывать луну.
— За время обучения здесь я стала забывать, как она выглядит, — призналась я Глебу. — Это довольно странно — осознавать, что именно такие простые вещи порой могут доставлять столько радости.
Я смотрела на плывущую в небе луну и просто физически ощущала, как ее серебристый свет падает сквозь небольшое окно на мою кожу. Вынув руки из-под головы, протянула их навстречу этим странным, притягательным лунным лучам, словно пыталась поймать каждый в ладонь.
— Ты неправильно делаешь, — вмешался Глеб. Сейчас я поняла, что он точно так же, как и я, лежит на кровати, откинувшись назад, только со своей, левой стороны. — Луну нельзя поймать, ею можно лишь напитаться.
Он протянул руки вверх, будто купался в бликах ночного светила. Это было очень странно — лежать вот так, вдвоем, на одной огромной кровати, не в обнимку, не в объятиях, соприкасаясь лишь кончиками волос, тянуть руки вверх, навстречу луне и пытаться погрузиться в ее холодные лучи.
В какой-то момент наши ладони нашли друг друга. Буквально на мгновение я испугалась этого касания, но Глеб уже поймал мои пальцы и словно пианист, показывающий нерадивому ученику, как играть волнительный этюд, стал водить моей ладонью над клавиатурой невидимого лунного рояля. Его движения были плавными, будто гладит дикого зверя, не поддающегося приручению, которого боится спугнуть. Я фактически слышала звуки странной мелодии, а может быть, то был всего лишь шум в ушах после четырех бокалов вина.
