— Нет нужды, — отозвалась та, приподнимаясь. — Надо же, почти не болит. Ты хорошо поработала, дочка Ани. Мои соплеменники будут ухаживать за мной, никуда не денутся. Они просто испугались, что я умираю. Что, не веришь? — прищурилась она на недоверчивый взгляд Миры.
Та пожала плечами.
— Если они так думали, то должны были ухаживать за вами втрое больше, чем обычно. Не понимаю, как можно было оставить пожилую женщину одну в таком состоянии?
Пациентка Миры, немного покряхтев, поднялась и села на постели, опершись спиной на деревянный бок повозки.
— Тебя как зовут, дочка Ани? — небрежно поинтересовалась она.
— Мира. Мирта, — отозвалась девушка.
— Наивная, — покачала головой хабрат. Тяжелые серьги в ее ушах тихонько звякнули от этого движения. — И глупая. Таким, как я, не называют своего имени, иначе беда может быть. И когда такая, как я, умирает, лучше никому не оказываться поблизости. Странно, что ты ничего не знаешь, чему тебя только в школе учили, — она снова покачала головой. — Вот что, я не буду тебе платить. Я хочу сказать деньгами. Я расплачусь с тобой тем, что могут такие, как я. Дай мне руку!
— Зачем? — Мира невольно спрятала правую руку за спину. Ей отчего-то очень не хотелось выполнять приказ пациентки. Та уже откровенно пугала.
— Давай, говорю! — прикрикнула хабрат. — Вреда не буду делать, только расскажу!
Мира нехотя протянула руку. Старуха вцепилась в нее жесткими пальцами, как клещами, и откинула голову назад, прикрыв глаза.
— Вижу, дар у тебя великий, — пробормотала она. — Впрочем, это и так ясно. Родилась ты в деревне, на Хельфа-Заступника, далеко отсюда. Верно?
— Верно, — кивнула Мира, удивленная не столько тем, что пациентка рассказала о ней такие вещи, сколько тем, что назвала Хельфа заступником. — Откуда вы узнали?
Та, не отвечая, снова прикрыла глаза.
— Недобрая у тебя семья была, неправильная, — снова забормотала она. — Как яд в хлебе. Любили тебя, да, но…. Брат у тебя был…. Постой-ка, постой…. Ай-да брат! — вдруг хрипло расхохоталась она, трясясь всем телом. — Ай да заступник пошутил! Устроил потеху всем на прореху! Тебя-то Ани послала, чтобы лесенкой для него стала, а ты камушком обернулась, о который он споткнулся, да и не раз!… Ай да шутка! — старуха снова расхохоталась в голос, и лицо ее при этом стало таким неприятным, что Миру передернуло от внезапно охватившего омерзения.
— Хватит, довольно! — выкрикнула она, выдергивая руку из цепких старухиных пальцев.
Та перестала смеяться и, вздрогнув, уставилась на Миру темными провалами глаз.
Мира резко поднялась. Руки у нее тряслись, когда она судорожно вешала на плечо поднятую с пола сумку.
— Я все сделала, и теперь ухожу. За травой пусть придет кто-нибудь из ваших!
— Постой! — окликнула ее хабрат. — Вот тебе моя настоящая плата. Это твоя последняя осень. Зиму ты уже не увидишь. Готовься.
— Что? — Мира замерла от неожиданности.
— Зиму ты уже не увидишь, девочка, — неожиданно мягко повторила хабрат. — И это не я сделала, это судьба. Знаю, не слишком приятный подарок, но какой есть. Я бы на твоем месте поблагодарила, тебе же жизнь уже давно не в радость.
— Благодарю, — машинально сказала Мира. — То есть, как не в радость? Как вы можете такое говорить?! Я же дочь Ани!
— Правду говорю, — отрезала старуха. — Ну все, иди отсюда, дочка!
Мира повернулась и пошла к выходу, про себя пожимая плечами. Вот сумасшедшая, такое ляпнуть. Но потом неожиданно для самой себя остановилась. Обернулась.
— А… Тось когда?
— У него своя судьба, — нахмурилась старуха, — и тебе ее знать не надобно. Все, ступай! За травой потом пришлю! Иди, иди, нечего тебе здесь больше делать!
Весь оставшийся день Мира находилась в странном состоянии. Она не замирала, как раньше. Не грустила, не переживала, не плакала. Она ни минуты не думала о том, что сказала ей странная старуха. Не представляла себя мертвой. Не размышляла над тем, действительно ли ей осталось жить всего месяц с небольшим, или хабрат наврала ей с три короба, а она уши развесила.
Напротив, Мира чувствовала себя легкой, словно бабочка. Она летала и кружилась по дому, будто танцуя. Переделала кучу дел. Приготовила ужин.
Вечером к ней заглянула Ула, которая после того, как Рось освободил ее от оборотничества, не вернулась в город, а осталась в Белых Ключах. У Миры она тогда жить отказалась, объясняя это тем, что видеть лицо Рося ей по-прежнему слишком тяжело. Улу приютила одна из крестьянских семей. Сначала планировалась, что девушка задержится в деревне только до выздоровления, но потом она как-то…. прижилась. Мира знала, что к ней приезжали друзья из города, звали с собой, но Ула отказалась вернуться. Там была еще какая-то история с наследством, которое она вроде бы должна была получить, но Мира так и не узнала, удалось ли ей это сделать.
И вот сегодня Ула забежала к Мире с последними деревенскими новостями, а заодно, отчаянно смущаясь, пригласила на свадьбу, которая должна состояться через три недели. Оказывается, у нее случился бурный роман с одним из деревенских парней, и теперь она ничего так больше не хотела, как только поскорее сочетаться с ним законным браком.
Мира абсолютно искренне порадовалась за нее и пообещала быть. Разумеется, вместе с Росем, на которого приглашение тоже распространялось.
Девушки засиделись почти до ночи, пили чай, обсуждали предстоящую свадьбу, жениха, наследство, которое никак не удавалось получить, но в котором по большому счету и не было нужды, потому что жених был из зажиточной семьи и в Уле и без денег души не чаял.
Потом Ула ушла, и Мира села с шитьем ждать Рося, который давно уже должен был вернуться из Тирту, но почему-то задерживался. На сердце у Миры по-прежнему было легко и спокойно, впервые за долгие, долгие годы. И она просто наслаждалась этим состоянием, не спрашивая себя, откуда и почему оно взялось. Она не хотела знать. Не хотела и все. Ведь, как дочь Ани, она же не могла обрадоваться предстоящему окончанию жизненного пути? И жизнь ей вовсе не была в тягость!
Конечно, нет! Нет, нет и еще раз нет! К тому же, хабрат, может, и наврала. Или ошиблась. Или пошутила. Или просто сказала глупость. И то, что Мире стало легко после ее слов, так это совсем с ней не связано. Может, всего лишь поднялось настроение после прогулки. Может же у нее просто подняться настроение после прогулки?!
Когда вернулся Рось, Мира так радостно встретила его, что он от неожиданности опешил, но потом обрадовался, как ребенок. И они просидели почти до утра, обсуждая Улу, ее свадьбу, наследство и заодно вспоминая самые светлые моменты своего детства.
Тось скомкал очередное донесение из Белых Ключей и швырнул его в сторону. За мятым клочком бумаги последовали сначала глиняная кружка, рассыпавшаяся после удара о стену, затем тарелка с объедками, повторившая судьбу своей предшественницы, и завершила живописную картину разлетевшаяся на мелкие осколки чернильница, украсившая стену некрасивым фиолетовым пятном.
За дверью послышались шаги, сначала они приблизились, потом замерли, по всей видимости, подошедший прислушался к тому, что творилось в комнате, а затем начали быстро-быстро удаляться.
— Трусливые шавки! — Тось швырнул в дверь подвернувшимся под руку массивным фолиантом и нервно заходил по комнате.
После того, как он начал получать донесения из Тирту от согласного на все после первого же перекидывания Ванасия и из Белых Ключей от действительно профессионально собирающего информацию Силандия, перед ним начала вырисовываться странная и немного безумная картина. С дрожью в руках разворачивая очередное послание, Тось уже мог примерно предсказать, что в нем будет. Как у него получалось это узнать? Очень просто — всего лишь провести параллели между событиями собственной жизни и событиями из жизни беглого Отражения. Каким-то непонятным образом они оказывались связанными так, будто невидимый кукловод синхронно дергал обоих за невидимые ниточки.
