Лизавете было неудобно искать что-то на себе в невидимости — себя-то она тоже не видела, и она попросту закрыла глаза. Да, так проще. Нащупать с внутренней стороны корсета булавку, отстегнуть её, пристегнуть обратно — мало ли, и надеть мешочек на шею. Но в отличие от камня, висевшего снаружи, его она затолкала в лиф платья.
Тем временем мужчины провели какие-то манипуляции с дырой и сочли её пригодной для проникновения внутрь.
— Госпожа моя, забираемся в дыру, — Сокол сделал это первым и подал ей руку, помогая перебраться через пролом в стене.
Лис проник с улицы последним. Огляделся, сделал пару изящных жестов в сторону дыры и показал, что готов идти дальше.
Дальше была тропинка, а вокруг — видимо, парк. Наверное, весной здесь что-нибудь цвело, сейчас же — просто зелёная трава, и деревья, как вечнозелёные, так и голые. Пальмы, сосны, что-то ещё, Лизавете неизвестное.
Тропинка перетекла в дорожку, а дорожка — прямо в нечто, отсыпанное мелкой белой каменной крошкой. И стало взбираться вверх. Потом перешло в лестницу, и пять мраморных ступеней привели искателей сокровища в беседку. Ту самую беседку, которая видна с улицы внизу, судя по оплетшим крышу побегам плюща и мраморной деве.
Мраморная дева оказалась фонтаном — в руках у неё был кувшин, из него сочилась вода. Собиралась в небольшую чашу и уходила куда-то, очевидно — вниз. Лизавета потрогала деву за руку — просто так. А Сокол зачерпнул рукой воды и пил. Да, ночью было много вина и даже кофе, а просто воды не было. Лизавета присела на край чаши и тоже зачерпнула. Вода показалась просто превосходной.
Тем временем Лис осматривал беседку и, судя по всему, чего-то не находил. Или ничего не находил.
— Подумайте-ка тоже, оба. Где может быть знак?
— Знак? — удивилась Лизавета.
Она не видела никакого знака.
— Да, нет ли где диска, или солнца, или чего-то ещё.
О да, в часовне госпожи Лукреции прямо схема была, куда и что. Здесь же не было ничего. Лизавета внимательно оглядела деву, обошла её, потрогала. Дева была со всех сторон бела, а её мраморные одежды казались мягкими и прозрачными. Она смотрела на Лизавету по-доброму и, что уж говорить, довольно снисходительно. Лизавета совсем осмелела и тронула деву за руку — поверх кувшина.
Она не сразу поняла, что произошло. Мрамор под рукой как будто потеплел, стал тёплого цвета и похожим на живую кожу. И на нем проступил рисунок! Как вытатуированный браслет, или нарисованный хной — Настасьина подружка Оля таким баловалась, и Лизавете как-то за компанию тоже нарисовали. И рисунок совершенно определённо состоял из сложного плетения, в центре которого появился золотистый круг с лучами. Лизавета охнула.
— Что там? — оба мага тут же взглянули на неё.
— Вот… — она кивнула, не в силах сказать ничего определённее.
— Вы нашли, это хорошо, — выдохнул Лис.
— Восхитительно, госпожа моя, — улыбнулся Сокол.
— Нужно торопиться, нас могут засечь, — Лис вновь владел ситуацией и командовал. — Фалько, помоги госпоже Элизабетте.
Сокол взял её ладонь, стремительно поцеловал кончики пальцев и уж знакомым Лизавете способом добыл каплю крови. Лизавета просто прикоснулась окровавленным пальцем к запястью мраморной девы.
Дева окуталась золотым сиянием, это сияние переползло на них троих, затопило беседку, скрыло всё окружающее. Остались только они трое — и статуя, которая не вполне статуя.
Звук был едва слышен, но Лизавета разобрала. Что-то в кувшине. Миг — и золотая искра выскочила из горлышка вместе со струёй воды. Лизавета сама не поняла, как хлопнула по стенке чаши — и выдохнула, ощутив под пальцами мелкий металлический предмет. Осторожно взяла его пальцами.
Тоже стерженёк сантиметра два длиной, с какими-то поперечными перекладинами и утолщениями, и весь в цветных крапинках. Синих, зелёных, белых.
— Прячьте, госпожа моя, ещё насмотритесь потом, — в глазах Сокола восхищение.
— Да, госпожа Элизабетта, прячьте, — в голосе Лиса какие-то новые нотки, она не смогла их сразу распознать.
Лизавета на ощупь достаёт мешочек, суёт туда трофей, затягивает шнурок и заталкивает всё это обратно в корсет. Выдыхает.
Золотистая дымка медленно оседает на землю. Когда уже становится можно разглядеть, в какой стороне выход, они направляются туда и видят внизу, у подножия ступеней, прекрасное: два портала, а возле них — Гоблин Раньеро, те двое, что были у него в гостях за столом, плюс ещё один неизвестный, и красивая рыжеволосая женщина в богато украшенном алом бархатном платье.
— Спускайтесь немедленно, — говорит Раньеро.
— Охренеть встряли, — резюмирует Лизавета.
3.15 И что теперь с ними делать
Раньеро был зол. Мало того, что эти безмозглые искатели приключений вместо того, чтобы, как люди, спать после ночи Перелома, пошли шарахаться по городу и залезли в дом Катарины! Так они ещё и вытворили там что-то, что снесло к Великой Тьме всю любовно настроенную им систему слежения за магическими действиями в городе. Пять лет коту под хвост!
Астальдо, дохлый червяк, убить его мало! Фалько, скотина, ему место — на море, какой же тёмной твари ради он притащился по суше в его, Раньеро, город? И женщина, и разумеется, женщина. Женщина с глазами, как бездонные колодцы, которая смотрит прямо, не лезет в карман за словом, и Раньеро бы не удивился, если б ещё и умела обращаться с оружием. Бросить нож, который носит на поясе — ей бы подошло.
Тьфу, не о женщине надо думать, а о том, что дальше. Потому что если их сейчас прижать, то они ж ответят. И Фалько неминуемо разнесёт полгорода — за свою женщину и за свою свободу. Положим, Раньеро был бы не прочь увидеть в руинах жилище Катарины, очень уж она вредная. Но он и сам живёт недалеко! И не готов разбирать завалы на месте так удачно приобретённого и так комфортно обустроенного дома.
Но что они там делали?
Когда с дальнего поста пришло известие о том, что некая компания движется в Кайну с целью паломничества — это было понятно. Мало ли в мире странных людей, особенно — уверовавших странных людей. Но потом командующий назвал имя Астальдо, и это уже было непонятно. Раньеро знал его, что называется, с младых ногтей, и вовсе не как человека, способного вдруг уверовать, а как прожженного прагматика. А когда рядом с Астальдо в зеркале возник Морской Сокол, тут уже и вовсе следовало подумать хорошенько. Фалько — да по суше? Без корабля? Без своих людей, не считать же таковыми пяток мальчишек? И почему не насторожило?
А потом было уже поздно — они расположились в его, Раньеро, доме, были добры и вежливы, ели, спали, собирались на праздник.
Конечно, Фалько — это удача в чистом, первозданном, самом что ни на есть настоящем виде. Он невероятно удачлив, и охотно делится своей удачей с друзьями. О нет, Раньеро не мог считать себя его другом, только человеком, с которым знаком давно… и довольно-таки хорошо. И не видел причин, почему бы не обратиться к Фалько с взаимовыгодным предложением, раз он собственной кудрявой персоной отсыпается после нескольких напряжённых дней в горах под его, Раньеро, крышей.
Правда, слухи о том, что Фалько попал в крупные неприятности и пребывает неизвестно где, до Кайны доходили. Более того, мастер Баффо, заправлявший в здешней Фальковой конторе, уже пару месяцев назад сообщил, что главный сейчас — господин Маттео Велассио, старший сын, а сам Морской Сокол временно не у дел. Возможно, вернётся. Когда — сказать никто не может.
О Маттео говорили разное, но основным там было то, что отпрыск Сокола похож на него самого в том же возрасте, то есть — наглый, хитрый и без башни. Вот совсем. При том — невероятно сильный маг, ну да у такого отца не могло быть другого сына. Младший, Дамиано, говорят, скорее учёный, чем воин, и вылитый прадед Танкредо. Старого господина Велассио Раньеро в молодые годы наблюдал немало, и — восхищался. Тому всё было по плечу, он лавировал в интригах Фаро, как рыба в воде, он всегда видел ходы противников на шаг вперёд и не стеснялся предупреждать нежелательные для себя действия. Он поддержал Фалько в смутный период юности, но — только лишь поглядев, что из него выходит толк. Что он способен обуздать и гнев, и гордыню, и неуёмную силу, если надо для дела.
