Значит, в ангельской конторе существам вроде него так же плохо, как в демоническом офисе. Если не хуже. Перебрался же этот ворон сюда, так?
Но какой выход в конечном итоге существует для таких существ? Я думала об этом, но едва ли могла найти выход.
Но это до поры.
Был бы вопрос, а ответ всегда найдётся.
Между тем, ворон познания (мне теперь казалось, что называть его иначе, даже мысленно, оскорбление — точно так же, как именовать моего Шакса иначе, чем нильским ибисом) всё говорил.
— Нельзя сказать, что мне так уж плохо жилось в ангельском офисе. Когда нам ещё даже не было очевидно, что ангельский офис намертво увяз в политической грызне и бюрократии, наш шеф собрал нас и сказал: “Начинаются времена без перемен, и никому теперь не найти, что он ищет. К сожалению, это проклятие даже хуже, чем обратное.” Одноименную поговорку — и, соответственно, полный смысл сказанного — я узнал много лет спустя. Но у моего начальства своеобразные отношения со временем. Как-то Рафаил сказал мне, что живёт в разных временах, одновременно, и я не рискнул переспрашивать, потому что — ну ты знаешь, вороны познания и это всё. Я всегда отличаю правду от лжи, кто бы предо мной ни стоял. И в момент, когда шеф сказал эту фразу про время, я точно понял две вещи: во-первых, что он не лжёт, во-вторых, что не хочу знать подробностей…
Я понимающе кивнула. Жить одновременно в нескольких временах — это не то, что я могу уложить в своей концепции реального и адекватного.
— Так вот, тогда, когда он собрал нас в самом начале и сказал о наступлении новой эпохи, то добавил: “Наше дело очень малое. Пусть другие играют в стройку дивного нового мира, политику, купленное прощение и огненное аутодафе. Пусть заменят живые крылья железными. Пусть истребляют зло, как сами его понимают. Пусть будет, что будет, этого нам не изменить. Наша работа проста, рутинна и не столь масштабна: просветление, прозрение, надежда, вдохновение, исцеление. Не во имя великого замысла, не во имя идеальных людей или прекрасного мира, а там и тогда, куда нас привели дороги. Наша работа — верить в людей. И быть хоть немного достойными их искренней, подлинной веры. На остальное не оглядывайтесь: я прикрою вас светом своих крыльев и звучанием своего слова.” И слово своё он довольно долго держал: нас не трогали, так что мы получили возможность просто делать своё дело. А важнее этого, наверное, вообще ничего нет.
Я грустно смотрела на мутное стекло отражённого неба.
— Неужели небеса и впрямь погрязли в политике и бюрократии? Неужели я не замечала этого?
Ворон познания рассмеялся.
— Смотря что считать небесами. И потом, я всё же падший, — заметил он мягко. — Бывшим сотрудникам положено ворчать на руководство; демонам положено ненавидеть ангелов. Таков порядок вещей.
Я печально покачала головой.
— Я никогда не была вороном и не говорила с шаманами. Но сейчас я знаю, что ты не лгал.
— Не лгал, но рассказал, как водится, только свой взгляд… А никакой взгляд не передаёт общей картины. Никогда. Для меня небеса были такими; но, быть может, мне там с самого начала было просто не место. Этого я не могу знать.
Мы помолчали, глядя, как живёт внизу отражение, с умеренным успехом притворяясь реальным миром.
— Проблемы всё же начались, — сказал он после паузы. — Хотя, как водится, очень долго я не желал их ни замечать, ни признавать. Ну да, общее отношение к людям в нашем офисе оставалось стабильно плохим. Правилам следовать не желают, воле небес постоянно противоречат, всё это вот. Эй, не пора ли новый потоп? А может, уже Апокалипсис? Не? Ладно, ещё по кофейку. И кто там опять брынчит на арфе?.. Да, я и сам, работая в отделе Озарения и Вдохновения, с ностальгией вспоминал своих шаманов и задавался вопросом: вот как я верил, что все люди такие?! Эти люди… Ну, ты понимаешь. Опять же, многие мои подчинённые прилетали потускневшие, разуверившиеся, грустные. К чести их сказать, мало кто присоединялся к разговорам на тему “измельчал род человеческий” — я всегда хорошо выбирал сотрудников. Но и такое было. И не знаю, куда нас это могло завести, если бы однажды один из моих подчинённых не устроил мне скандал.
— Прямо скандал?
— С громом и молнией, представь себе! И ведь, что характерно, смелости хватило… Но дело даже не в этом, а в сути претензий. Среди всего прочего, например, звучало, что мы сидим безвылазно на своих небесах и забыли, что такое человеческая жизнь, в чём её сущность и ценность. Мол, форма нам заменила суть, и мы тут неведомо чем страдаем, постепенно из духов света превращаясь в неведомо что… Точнее, нас превращают. А мы и рады подчиниться.
— Ого.
— Да, обвинения были дерзкие. И, как мне в первый момент показалось, абсурдные. Одна проблема: правда. Иногда это очень неудобный дар — знать, когда тебе говорят правду. Бывает очень некомфортно, когда сам эту правду видеть не хотел бы.
Я понимающе кивнула, вспомнив свои впечатления от встречи с Пророком.
Правда редко бывает удобной.
— В общем, я тогда отослал своего сотрудника остыть, а себе дал время подумать. А потом вдруг случилось интересное: сотрудник пропал.
— Пропал?
— Был уничтожен.
— Козни демонов? Оружие древних богов? Человеческие культы?
— Оружие древних богов… Как минимум, именно так написал в отчёте твой почтенный шеф, Варифиэль.
Вон оно что.
— Я не думаю, что он врал…
— Мне не надо думать, я спросил его. Правда и ложь, помнишь? И Варифиэль лгал... Но это сейчас не важно. Важно то, что тот мой сотрудник развоплотился навсегда, растворился в вечности, стал светом. Мы живём в теории вечно, но только одну жизнь, так что я не мог даже позаботиться о его дальнейшем пути. Потому я не имел права закрывать глаза на его последнее волеизъявление. Я решил, быть посему: я спущусь вниз. Я буду рождён одним из узников ловушки. Я посмотрю на мир людей человеческими глазами. Я сам пойму, о чём та правда, которую мой сотрудник так хотел до меня донести… В тот же день я пришёл в шефу и попросил о командировке в человеческую жизнь длиной. Он согласился.
Я помедлила.
— Стоит ли мне спрашивать, как ты сумел оказаться на кругу перерождения?
— Нет, лучше не
