автовокзала, положил в багажник автобуса мои многочисленные сумки и отодвинул стекло над моим сидением, чтобы мне не было жарко. К нашему счастью, автобус стоял на стоянке, в тени, и Седрик смог проводить меня, иначе – нет, так как стояла безоблачная солнечная погода. Перед посадкой пассажиров, любимый проверил, удобно ли мое сидение, нет ли там обнаженной пружины, в общем, вел себя как наседка с яйцом.
Убедившись в том, что все в порядке, мы вышли из автобуса и встали в тени, чтобы насладиться последними минутами перед нашим прощанием.
Седрик взял мои ладони в свои и сжал их.
Я чувствовала глубокую грусть и не могла сказать ни слова.
Мы оба молчали.
Вдруг мой автобус тронулся с места, и я уже хотела, было, бежать за ним вдогонку, но, оказалось, он никуда не уезжал, а просто поменял место стоянки и встал прямо под лучами солнца. Началась посадка пассажиров.
– Мне пора, – тихо сказала я, глядя на Седрика.
– Если я не приеду, не беспокойся – значит, меня остановили дела. И помни все наши предосторожности. Хорошо? – тихо сказал он.
– Хорошо… Я буду скучать по тебе, но если у тебя будут даже малейшие проблемы – не приезжай, – сказала я, с нежностью обнимая его.
– Не переживай. – Седрик не выпускал меня из своих объятий, и мы стояли так, обнявшись, пока не услышали крик водителя.
– Девушка, мы отправляемся! – крикнул он.
– Я люблю тебя, – прошептала я Седрику, поцеловала его и пошла к автобусу, не оборачиваясь.
Заняв свое место у окна, я посмотрела на Седрика: он стоял в тени и смотрел на меня.
Автобус тронулся, сделал резкий поворот и выехал на трассу.
– Счастливица! Таких красавцев я еще не видела! – добродушно сказала мне моя пожилая соседка.
Я счастливо улыбнулась.
Дорога пролетела необычайно быстро, и, не успев опомниться, я попала в объятия родителей, которые встретили меня прямо у выхода из автобуса.
Отец затащил мои сумки в багажник своего автомобиля, и мы поехали в наш маленький дом. Я смотрела на пролетающие за окном улицы, и будто впервые видела их: все это стало мне чуждо – Брно, покой, эти улицы и даже родители. Я так привыкла к своей маленькой квартире, к широким пражским улицам, прекрасным зданиям и площадям, что теперь с удивлением поняла, что дорога, по которой мы сейчас ехали на нашу улицу, была не в лучшем состоянии, что было редкостью в Праге. Зимой я не замечала этого, ведь все мои мысли занимал Седрик.
Мама сидела рядом с отцом, на переднем сидении, и рассказывала мне последние новости с работы. Но я не слушала ее: я находилась в странном состоянии и не понимала, как смогу прожить здесь два месяца, как смогу привыкнуть к новому порядку, пейзажу и даже воздуху. Воздух в Брно всегда был тяжелым и грязным, и иногда даже можно было увидеть смог, накрывающий город.
Подъехав к нашему дому, отец припарковал автомобиль во дворе. Я покинула салон, и меня тут же ударил в нос аромат бузины, росшей около нашего дома. Этот запах был мне невыносим: летом бузина пышно цвела, усыпанная белыми цветами. Я давно уговаривала отца спилить это несносное для меня дерево, но он упрямо отказывался, говоря, что эта бузина – старожил нашего дома и улицы вообще. Пока отец выгружал сумки, я молча смотрела на родительский дом, и он казался мне не уютным гнездом, а тюрьмой. Пробежав взглядом по переднему фасада, я увидела в своем окне новые занавески темно-синего цвета, а на большой придомовой клумбе появились нарциссы и ромашки.
– Мам, а где твои розы? – спросила я, подходя к цветам: раньше летом на этой клумбе цвели белые и красные розы.
– О, это все проклятый жук! Я недоглядела, и он съел все мои розы! Пришлось выкапывать их и полностью менять землю. Но я посадила ромашки и немного нарцисс. Ты ведь любишь ромашки? Я знаю, что это – твои любимые цветы. С ними стало веселее, не находишь?
– Да, веселее, – рассеянно ответила я. – А можно я срежу себе одну ромашку? Я поставлю ее у себя в комнате.
– Да хоть охапку!
– Спасибо, но мне нужна только одна. – Я аккуратно срезала большой белый цветок садовыми ножницами, лежавшими прямо на клумбе.
Зайдя в дом, я прошла на кухню, достала из серванта красивую стеклянную вазу, налила в нее воды и поставила в нее ромашку. Затем я поднялась на второй этаж, и моя комната показалась мне чужой. Меня охватило чувство, что будто я приехала не на два месяца а на один день, чтобы переночевать и вновь уехать в свою славную уютную квартирку в Праге. Но именно здесь я должна была провести два месяца, и этот факт наводил на меня тоску.
Я поставила вазу с ромашкой на пианино – оно блестело, конечно, благодаря маминым усилиям: она проводила в моей комнате влажную уборку даже, когда я жила в Праге.
Через несколько минут в комнату вошла мама. Она была в прекрасном настроении и подпевала себе под нос старые чешские романсы.
– Новые занавески? – заметила я, подходя к окну.
– Да, я поменяла их – старые уже отслужили свое. Надеюсь, тебе нравится синий цвет? – спросила мама.
– Да, это один из моих любимых цветов, – ответила я.
«Бедная мама! Она так старается, чтобы мне все понравилось, а я совсем не чувствую радости или благодарности! Я неблагодарная дочь!» – печально подумала я и вдруг увидела, как мама расстегнула мои сумки и стала раскладывать по местам мои вещи.
– Мама, перестань, я сама все разложу! – со смехом сказала я, отнимая у нее книги.
– Но ты совсем устала, – твердо сказала мама. – Ты бы лучше пошла, покушала, или прилегла бы в нашей спальне. Ты ведь пять часов ехала в автобусе!
– Четыре с половиной, – ласковым тоном уточнила я. – Не волнуйся, я не голодна и не хочу спать! Я хочу разложить вещи! Правда, мам, не делай все за меня, – у меня тоже есть руки!
– Ну, как скажете, барышня. Тогда разложи вещи и спускайся к столу.
Мама оставила меня одну, и я начала выуживать из сумки вещи и раскладывать их по местам. Это занятие помогло мне отвлечься от тягостных мыслей. Когда дело было сделано, я аккуратно поставила вампирские романы в мою маленькую комнатную библиотеку, переоделась в удобные домашние джинсы и футболку и спустилась на кухню.
Мама хлопотала у плиты, накладывая на тарелки блюда, которые, как я поняла, были приготовлены специально в честь моего приезда, а отец достал из недр шкафа бутылку красного вина и откупоривал ее. После удачного открытия бутылки папа поставил ее и три хрустальных, сохранившихся еще с их свадьбы бокала на стол.
– Здесь твое любимое мясо под соусом и еще кое-что
