только оба и сгодимся.
— Прости, — говорить тяжело, язык еле ворочается в пересохшем рту. А вот не надо недооценивать иномирные алкогольные напитки. — Не надо было тебя касаться, я знаю, но… И вообще, наверное, ничего не надо было, да? Не понимаю, почему мне так хочется тебя задеть. Наверное, как раз потому, что не могу коснуться… Потерпи меня еще немного, ладно? Скоро я исчезну, скоро я обязательно исчезну из твоей жизни и из этого мира. Не знаю, станет ли она от этого счастливее, но спокойнее — точно.
Внезапно Тельман наклоняется и целует меня в щёку, мимолётно, стремительно, но — по-настоящему, упрямо сжимая зубы — и мой бестолковый монолог обрывается на корню. Камал за спиной сердито всхрапывает, не понимая этих бестолковых двуногих, которые всё никак не могут наговориться.
Пора возвращаться, двуногие!
— Останься, Крейне, — говорит Тельман, глядя мне в лицо, ловя мой взгляд так, что я уже не могу отвертеться и сделать вид, будто не услышала его слов или как-то не так их поняла. — Я расторгаю наш договор о твоей ссылке. Не нужно тебе никуда уезжать, даже когда… даже если мой отец… Я понимаю, что брак со мной — не такой, о каком ты мечтала, и я не такой, как ты мечтала, и эти два года так просто не простить, к тому же всё то, что я наделал и наговорил — это совершенно чудовищно по отношению к тебе, к тому же, я не знаю, когда смогу стать тебе мужем в полном смысле этого слова и смогу ли… Короче, между нами всё просто ужасно, но я прошу тебя.
Останься, Крейне. Здесь, в Криафаре. Хотя бы дай мне шанс… дай мне немного времени на то, чтобы хоть как-то попробовать всё исправить.
* * *
— Не надо вам этого делать, Вират, — Тира Мин следит за золотистым порошком, рассыпающимся в подрагивающих пальцах Его Величества. Говорит — но не делает и попытки помешать.
Не имеет права.
— Плевать, — Тельман вдыхает золотистое облачко, облокачивается о высокую спинку каменного кресла. — Ничего не имеет смысла. Убирайся. Я хочу остаться один. Хоть раз в жизни! Я! Хочу! Остаться! Один!
Они оба знают, что это ни к чему не приведёт. На секунду Тира Мин ёжится, представляя, как он выхватывает кинжал из голенища высокого сапога — и лезвие протыкает её сонную артерию. У неё хорошая реакция, но кто знает, успеет отскочить или нет.
Каждый может ошибиться.
— Не надо, прошу вас. Что произошло? Расскажите мне, Вират, вы же знаете, я умею хранить тайны.
— Я всё испортил, — Тельман смотрит на свои перепачканные в золотой пыльце пальцы. — Я всё испортил. Почему со мной всё время всё не так?! Она хочет уйти, Тира. Я сам предложил ей уйти, раньше, я делал всё, чтобы она захотела уйти, мне с ней невыносимо! И вот я попросил её остаться, я умолял её просто остаться и попробовать ещё раз, но она ответила, что, мол, не держит на меня зла, но ей всё равно придётся уйти, так надо. Понимаешь? А я хочу, чтобы она осталась. И не могу удерживать её насильно, не могу и не буду. Что мне ей предложить, чем удержать? Разные спальни, трон повелительницы мёртвых камней?! Я сам всё испортил!
— Вирата может передумать, — тихо говорит Тира Мин. — Но я уверена, ей не понравится, если она снова увидит вас в таком состоянии.
— Она не увидит. Я останусь здесь, сделай так, чтобы я отсюда не вышел, а она не зашла. Хотя она и так не зайдёт… Просто не хочу ни о чём думать. А я думаю о ней. Все эти два года думал, а сейчас, когда она вернулась… это невыносимо.
— Мне показалось, Вирата испытывает к вам симпатию, Вират. И зайти она может. Вирата уже сама приходила к вам ночью. Однажды.
— Меня наружу выворачивает, когда я к ней прикасаюсь, — Тельман смотрит на наркотическую пыльцу и качает головой. — И я… зачем я ей такой нужен?! Я хочу её, Тира, я хочу её так, как никого никогда до этого, но именно с ней и только с ней не могу, я даже обнять её не могу, я не понимаю, что это за проклятие, или ещё одна болезнь, или что это такое?! Целители не знают, а маги не желают со мной говорить, будь они все прокляты!
— Они и так прокляты. А Вирате не нужен тот, кто теряет контроль над собой.
— Я могу это прекратить в любые полшага, — Его Величество закрывает глаза и взмахивает рукой, щёлкает пальцами. Золотое облачко развеивается в воздухе. — Жаль, что так же нельзя поступить с остальным. Я хочу её, Тира. И не могу!
— Может быть, только потому и хотите, что не можете?
Тельман пропускает её вопрос мимо ушей. Тяжело поднимается, ногой отпинывает один из стульев так, что у того каменная ножка идёт трещинами. Подходит к статуе, проводит пальцем по щеке.
— Прекрасная. Но мёртвая. Холодная. Без её запаха. Без вкуса.
Тира Мин выдыхает. Быстрым движением она стаскивает с шеи черный шёлковый платок — дорогая вещица, подарок на двадцатилетие — и подходит к Тельману со спины. Набрасывает ему на голову платок, завязывает глаза.
— Что ты делаешь? — он не сопротивляется, не чувствует опасности. Стражница натягивает ткань плотнее, и Тельман разворачивается к ней, не пытаясь снять повязку.
— Просто представьте её на моём месте. Представьте, что…
Его руки ухватывают её за бедра, подтягивают ближе.
Нет, их невозможно перепутать даже на ощупь, но если очень, очень хочешь обмануться…
— Раздевайся.
Через полшага она стоит перед ним уже без одежды, выполняя приказ по-военному быстро, по-военному чётко, и ему жаль, потому что та — та бы не согласилась. Но злое отчаяние и разлетевшийся в воздухе золотой туман кружит голову, и здравый смысл отходит не на второй план и даже не на третий. Бесконечно далеко.
— Крейне…
Он притягивает её к себе, утыкается носом в волосы. Руки давят на поясницу, заставляя приблизиться, прогнуться
— Моя Крейне.
Руки девушки путаются в его волосах, она слегка
