– Узнайте, что ему нужно, – велел Альрик.
– Я пришел задержать убийцу-оборотня, – заявил секач уверенным баритоном. На красивом ланнском лице не было и тени смущения. Словно он каждый день врывался на священный праздник к королю. – Я выслеживал ее от самого Свеянска. Вон она!
Он сдернул с руки овчинную рукавицу и указал паль- цем.
У меня отнялись ноги. Даже глядя в черно-ледяные глаза Нежи, я не испытывала такого страха.
К секачу подошел гоф-командор Вактик.
– Захват тела или простое убийство? – деловито осведомился он.
– Убийство, – ответил секач, чуть замявшись.
– Покажите предписание.
Рауд сжал мою руку.
– Я никого не убивала, – голос куда-то пропал.
Даже мышей. Хотя в детстве гоняла, признаю́.
– Подожди, – сказал Рауд. – Что-то тут не так.
Секач извлек из-под полушубка сильно мятую бумагу. Вактик развернул ее, стал читать, и его брови взлетели к линии волос.
– Зарезала трех кур и одну индейку? Это что за чушь?
– От убийства птицы недалеко до убийства человека, – невозмутимо изрек секач. – Храм получил заявление. Именем Дакха мне поручено изловить преступницу и отсечь ее от Небыли.
– За щедрую мзду, я полагаю? – хмыкнул Вактик.
Первой засмеялась Камелия, ее поддержал герцог, а за ними все вайнорцы. Альрик издал короткий смешок, и это стало командой для остальных. Через мгновение своды храма дрожали от общего хохота, в котором изливались все переживания сегодняшней ночи.
Внезапно смех оборвался, словно его отсекли ножом.
Статую Дакха-правдовидца на площади перед храмом в Снее я видела не раз и мгновенно узнала фигуру, так непохожую на ригонских богов. Длинное складчатое одеяние, чеканный нагрудник; черные кудри до пояса перехвачены золотым обручем, густая тяжелая борода заплетена в мелкие косички.
Но у статуи не было таких ослепительных глаз, лилово-карих, с золотыми искрами.
Эти глаза пронзили меня насквозь, одним взглядом охватив всю мою жизнь вплоть до первых детских воспоминаний.
– Невиновна! – провозгласил бог суда и кары.
От облегчения мне захотелось сесть прямо на пол. Я прислонилась к плечу Рауда, и он обнял меня.
А Дакх уже стоял перед секачом. Глаза у того стали пустыми и тусклыми, словно разум в нем погас.
– Ты пришел сюда с моим именем на устах, чтобы опозорить меня? – прогремел низкий голос. – Тот, кто прислал тебя, пристрастен и лжив. Отступник, ищущий мелкой выгоды, правит моим храмом, но не служит истине. Он обещал тебе ее звериное тело. По какому праву?
– Мое тело? Разве такое бывает? – я посмотрела на Рауда и отвела взгляд, наткнувшись на сапфировое сияние его глаз.
– Я не слышал, – настороженно ответил мой муж. – Мы многого не знаем о секачах. Честно говоря, впервые вижу Дакха в этом храме.
Кажется, сегодня многое происходило впервые. Неужели Дакх стал ригонским богом?
– Иди к своим, – велел он секачу, – и скажи, что отныне все будет по-другому.
Секач направился к выходу, как заводная кукла. Взгляд его оставался таким же бессмысленным.
Бог суда и кары оглянулся, выискивая кого-то, а потом устремился в толпу. Люди шарахнулись в стороны.
Дакх остановился перед каталкой Хальфорда:
– Ты видел его?
– Видел, – увечный оборотень улыбнулся с умилением. – Уже совсем большой. Скоро летать начнет.
Казалось, он не испытывал перед суровым божеством ни малейшего трепета. А его слабый и хриплый голос был слышен в каждом углу зала.
– Скорее, чем ты думаешь, – ответил бог с неожиданной теплотой и обернулся к толпе. – Вот ваш новый защитник! Крылатый волк будет охранять ваши сны. Не равняйте его с теми, кого вы зовете фантумами. Крылатый волк рожден для бескорыстного служения. Его предназначение – оберегать невинных и карать виновных!
Сделав это удивительное заявление, Дакх исчез.
Рауд подвел меня к каталке и пожал Хальфорду руку.
– Рад за тебя, дружище!
– Видишь, девушка, как обернулось, – сказал мне оборотень, в его глазах стояли слезы. – Счастья тебе. Счастья вам обоим!
А потом время вышло, и черно-белые двери наконец открылись.
Из предрассветной мглы веяло стужей, а у меня не было хотя бы шали, чтобы добежать до саней.
Не успела я подумать об этом, как плечи укрыла тяжелая волчья доха, укутав меня пышным мехом и знакомым запахом с головы до ног.
Гости толпились у раздевальни, усталые, потрясенные, взбудораженные. Я не поверила своим ушам, услышав женский возглас, полный неподдельного восторга:
– Вот это Ночь! Чудо, а не Ночь! Никогда такой не было!
Но чудеса еще не исчерпали себя.
В дверях налетел ветер, сорвал с головы капюшон, распахнул доху; кожу под одеждой обдало морозным дыханием. По ткани свадебного костюма прокатилась волна холодного света, и красное стало белым, заткалось алмазными узорами. Я ощутила, как меняется крой, удлиняется подол.
Стало жутко: мой наряд превратился в погребальный саван. Вспомнилось видение, посланное шалуньей феей на Зимнем балу: я – в белом, и я… счастлива?
Так мы и вышли наружу, протолкнувшись сквозь ждущую чего-то толпу.
У подножия крыльца выстроились снежные витязи во всем великолепии своего боевого облачения, чтобы приветствовать владыку зимы и его супругу по воле богов.
Вот отчего гости не спешили покинуть храм!
У меня волосы на затылке зашевелились, когда застывшие глаза витязей обратились к нам, а копья наклонно взметнулись в воздух, образовав арку, горящую неживым синим огнем.
Кучер Сельфан, подпоясанный серебряным кушаком, лихо соскочил с козел, открыл перед нами дверь кареты и опустил подножку, чтобы мне было удобнее забраться внутрь.
Но Рауд медлил, любуясь городом. В жемчужной дымке нарождающегося утра Альгота была прекрасна. Широкие улицы, затейливо украшенные фасады домов, крыши из цветной черепицы – все это было теперь на виду. Снега осталось ровно столько, чтобы придать городу сказочно-праздничный вид, какой ему и полагалось иметь на исходе Ночи Всех Богов. В просветы облаков проглядывало бледно-сиреневое небо, и с него в полном безветрии падали красивые пышные хлопья.
Свет схлынул с моего платья, и оно опять изменилось, став из белого багряно-золотым. Длинный-длинный шлейф стелился по снегу – алый, как разгорающийся у горизонта восход. Его лучи развеяли призрачные фигуры витязей и весь морок этой долгой ночи, которая бывает раз в году и в которую происходят самые безумные, невероятные и непредставимые человеческим разумом вещи.
Глава 28,
в которой все становится совсем хорошо, а главное – правильно
На Ночь Всех Богов Вилька загадала себе чудо. Она молилась всем богам сразу – и непонятному Двуликому, и морозной Хозяюшке Зиме, даже Свену и Свяне, хотя думать о замужестве ей вроде бы еще рано.
Она просила: «Заберите меня отсюда!» Куда – Вилька и сама не знала. Туда, где ее будут досыта кормить, где ей будет тепло спать. Где не надо бояться, что ее ударят или зажмут у стены, чтобы облапать. Порой Вилька завидовала сказочной Сиротке, которая обернулась снежным духом и ушла с Богиней в ее северные чертоги, чтобы сидеть там в вечной ночи и любоваться огнями на небе, не зная ни тепла, ни солнца, но и боли тоже не ведая. «Приди, Богиня, – шептала Вилька, сжавшись в комок на соломе в углу сарая. – Возьми меня!»
И Богиня пришла.
Ровно через неделю к трактиру подлетела четверка белых лошадей, влекущая санную карету с гербом. В гербах Вилька не понимала, но видно было, что карета богатая, лошади сытые.
Злыднины работники на дворе возбужденно зашушукались.
Из кареты вышла барыня в голубых соболях. Вернее, не вышла, а выпрыгнула без поддержки слуг – ловко, будто кошка, – и снег под расшитыми серебром сапожками не хрустнул. Барыня была молодая, красивая, статная; из-под шапочки вились локоны цвета холодного золота.
Рван и Хапун кинулись распрягать, но кучер, здоровенный косматый детина, ухмыльнулся, поигрывая кнутом:
