Как я обойдусь без твердой структуры, проходящий через мою жизнь?
Что мне осталось?
Вейн.
Я чувствую, что должна добавить вопросительный знак в конце его имени. Каждая мысль вокруг него - вопрос.
Как мы можем быть вместе?
Как мне впустить его?
Как у меня может быть что-нибудь нормальное, когда моя жизни была разорвана на кусочки, вывернута наизнанку, разрисована разными цветами и собрана в порядке, который я не знаю?
Как?
Жара начинает душить меня, так я могу проделать свой путь к темному, скрипучему дому. След моей матери висит так сильно в воздухе, как будто она здесь.
Призрак. Тень. Следует за каждым моим шагом.
Мои руки касаются холодных стен, когда я двигаюсь к пустому холлу. Ведя меня к одной вещи, которую я должна увидеть.
Перезвоны ветра нависают над столом, все еще тихие. Задушенные.
Я подхожу и сдвигаю их с крючка, мои глаза горят, когда колокольный звон приходит в движение. Я пробегаю пальцами по замысловатым гравюрам моего отца, сделанным изящного черного дрозда.
Это было то, как он видел мою мать.
Красивой.
Дикой.
Совершенной.
Рыдания душат меня, как только я вытаскиваю его кулон из кармана, и мои слезы капают на черный шнурок. Но мне не повредит выпустить их наружу. Впервые, я рада, что он ушел. Он не должен видеть ее такой, какая она на самом деле.
Или может быть, он знал.
Может быть, он увидел что-то во время шторма. Может быть, поэтому он послал свой дар мне вместо нее. Он знал, что я хотела бы использовать это во благо.
Я никогда не узнаю наверняка.
Но я надеюсь, что нет.
Я надеваю кулон вокруг шеи черного дрозда и завязываю узлом шнурок. Позволяя ему покоиться на вырезанной версии того, кого он любил.
Теперь пришло время, чтобы освободить его.
Я стряхиваю пыль с моих ног, когда я отступаю по коридору и переступаю порог. Затем я закрываю дверь, как главу моей жизни, и шагаю в ветры.
Воздух наполнен Восточными ветрами, и когда я останавливаюсь, я слышу одну песню, к которой всегда прислушиваюсь. К песне, которую я иногда воспринимаю за шепот моего отца
Я ловлю перезвоны ветра и соединяю их с карнизом на крыльце, позволяя мелодии звенеть. Мягкий, знакомый звук наполняет воздух, и я понимаю, что я задаю себе неверный вопрос.
Не как?
Когда?
Я не знаю ответа на этот вопрос. Но я знаю, что это не сейчас. И в этом вся разница.
Я была в клетке и молчала в течение десяти лет.
Пришло мое время спеть.
Я тянусь и развязываю мою косу, волосы освобождаются. Волнистые пряди болят, когда я приглаживаю их к голове. Но боль длится всего минуту. Потом я свободна.
Я стягиваю куртку с плеч и провожу руками по плотной ткани.
Я больше не защитник. Время быть собой... кем бы я ни была.
Так я зову три Восточных ветра и даю каждому порыву одну команду, держаться, когда я наматываю их вокруг моей куртки. Я плотно заворачиваю пакет... затем отправляю его в небо и позволяю ветру унести его.
Вейн поймет.
Я надеюсь.
Слезы появляются у меня в глазах, но я заталкиваю их обратно.
Это мой выбор. Первый выбор, который я делаю для себя... только для себя... с тех пор, как я помню.
Второй приходит сейчас.
Я зову Восточный ветер, пропитанный песней моего отца, и наматываю его вокруг себя, готовая позволить ему унести меня в облака. Но это не то, в чем я нуждаюсь.
Я отсылаю его прочь и тянусь к Западному ветру.
Гладкий, нежный порыв мчится по моей коже, и я открываю мой разум его незнакомой песне.
Она звучит как отдых. Надежда.
Прошу порыв забрать меня, напевая те мелодии, которые я пела с моим отцом.
Я не знаю, куда я иду. Но пришло время найти свой мир.
Мой диалог с защитником длился дольше, чем я планировал.
Он не хотел признавать, что его Бурям не удастся больше управлять моей жизнью. Но затем я показал ему несколько моих вновь открывшихся трюков, и он понял, что не может контролировать меня. Не говоря уже о том, что Бурям я нужен... больше, чем когда-либо. Так что я выставил несколько требований, номер один из которых было немедленное прекращение моего обручения.
Я не сказал ему, зачем, и меня не волнует, если он догадается. Главное, чтобы он согласился.
Я также остаюсь с родителями.
На что он согласился сразу... сказал, что было важно казаться сильным. Не надо больше бегать. Не надо больше скрываться. Бури создадут лагерь в дюнах, чтобы поддержать меня. Но теперь, когда у меня был четвертый прорыв, пора выступать. Они ожидают, что Райден во всяком случае пока спрячется. Он будет ждать, чтобы посмотреть, что я могу сделать, насколько мощный я, прежде чем он нападет снова.
Так, что я в безопасности.
Пока.
Наверное, это лучшее, что я получу, когда Райден так заинтересован. Пока он не ушел. И Бури все еще ждут, что я буду тем, кто уничтожит его. Я не знаю, что делать с этой сумасшедшей информацией, но я решаю, что она не имеет значения. Я буду иметь дело с ним, когда настанет время. Ни секундой раньше.
Солнце уже село, и небо светится оранжевыми и красными цветами, когда я вхожу в мой двор. Дом темный. Я должен позвонить родителям и сказать им, что я в безопасности... что они могут вернуться домой. Но только тогда, когда я поговорю с Одри.
Я проверяю все внутри, полу надеясь, что застану ее на середине душа. Или она будет лежать в моей постели. Но комнаты тихие. И пустые.
Я закатываю глаза на упрямство Одри и взлетаю к верхушкам деревьев. Если она думает, что сегодня я позволю ей спать в куче кишащих насекомыми опавших листьев, она выжила из ума.
Роща шумит. Когда я бегу. Слишком тихо.
Я зову ее, когда вижу разбитые, бледные стены дома.
Она не отвечает.
Я медленно останавливаюсь и сосредотачиваюсь на ветрах, идущих по ее следу. Наша связь делает эту связь настолько сильной, что я чувствую физический рывок в желудке, привлекающий меня к ней. Но сейчас это тянет меня на два пути. Маленькую, слабую часть меня манит вниз к сожженному дому. Остальную часть меня уводит. Я не могу сказать, куда или почему. Но это - где-то на западе. Далеко за пределами моей досягаемости.
- Одри, - снова зову я.
Все еще нет ответа.
Листья - а может букашки - хрустят под ногами, когда я вхожу в дом, и это единственный звук, который заполняет пустое, безжизненное пространство. Пока не начинает вопить Гэвин.
Мое сердце сбивается, и я ругаю глупую птицу, когда она хлопает крыльями на своем насесте у подоконника. Его оранжевые глаза-бусинки почти красны при взгляде на меня, и нет сомнений, что его интересует то же, что и меня.
