тебя зовут? – спросила я.
– Ниар, – он слегка склонил голову. А я попыталась понять, какой крови в нем больше? Обличье явно эльфийское, и рост тоже, вот только при всем том фигура его кажется несколько тяжеловатой. Плечи чересчур широки, шея коротковата. Нос… подбородок. Все то и не то, резче, грубее.
Свет искажает?
– И зачем тебе это?
Он улыбнулся, и камень в зубе сверкнул.
– Может, чтобы наконец отплатить за все?
– За что?
Улыбка его стала шире, а клыки больше. У эльфов таких нет. У людей тоже. И… как-то вот не по душе мне воцарившаяся в доме тишина. Не то чтобы я любила крысиную возню в подполье, но вот привыкла к ней, похоже.
– Полукровок не любят, – тихо сказал Эль.
– Мягко говоря.
– И поэтому ты решил уничтожить мир?
– Миру ничего не сделается. Мир выносил и куда более серьезные потрясения, чем локальный прорыв демона средней руки. К тому же весьма слабого, – Ниар повернулся в сторону кухни, и до меня донеслось эхо… страха?
Все-таки страха?
– Тогда что?
– Моя мать меня ненавидела. Наивная хрупкая девочка, влюбившаяся в неподходящего человека. Ей мнилось, что все будет как в сказке. Клятвы в вечной любви и верности. Жизнь рука об руку. И Пресветлый лес, что благословит этот брак. Только лес промолчал. Лес давно стал равнодушен, как и те, кого он породил. Он не пришел на помощь и тогда, когда дочь его легла на алтарь и кровь ее смешалась с кровью демона, чтобы породить существо, которому не место в этом мире.
– Мой отец…
– Стал и моим тоже, – Ниар слегка склонил голову. – Он держал ее в своем доме. Взаперти. Старый дом. Славный дом. Построенный на костях и обманутых надеждах. Она пыталась сбежать. Звала. Умоляла. Тратила силы, которых было и без того немного, чтобы уговорить дом. Только он верно служил хозяину. И я должен был служить.
Брат?
Новость нисколько не взволновала. Сестра у меня есть, а теперь и брат вот объявился. Хотя… совсем мы не похожи.
– А еще дитя тянуло силы. Знаешь, это странно, но я помню все, что происходило. Это тоже проклятие, – он стиснул виски. – Не буду лгать, что с момента зачатия, но… стук ее сердца. И тепло ладоней, которыми она укрывала живот. Ей было холодно. Нет, ее не мучили. В комнате всегда горел огонь, ей приносили меха, самые роскошные, самые теплые, но это не спасало. Холод был внутри. Демоническая кровь плохо сочетается с эльфийской. Я должен был появиться на свет там, в той комнате, в доме, который стал бы и моей тюрьмой, но однажды дверь открылась, а за ней был не тот, кого моя мать все еще любила, не умея избавиться от этой любви, но женщина. И эта женщина протянула ей руку, сказала, что надо уходить, что времени немного…
Я не хочу спрашивать, кем была она.
Я знаю.
– Эта женщина вытащила мою мать из того дома. И помогла добраться до леса. Я помню ее голос, те слова, которые она говорила, порой злые, обидные, но не потому, что сама она была зла. Она пыталась разжечь хоть какое-то пламя в той, которая сдалась.
– Не вышло? – тихо спросила я.
– Нет, – так же тихо ответил Ниар. – Она умерла, так и не переступив границы леса. Роды начались… до срока, как я понимаю. И тогда она желала лишь одного, чтобы я умер вместе с ней. Проклятое дитя, так она меня назвала. Демоны не плачут.
Демоны не крадут чужие тела.
Демоны, они иные, совершенно иные, чужеродные, противные самой сути мира. И все-таки…
– Та женщина была рядом. Она держала мою мать за руку, уговаривала потерпеть, обещала, что помощь придет, что все образуется, что его накажут… непременно накажут…
– Не вышло?
– Нет, – Ниар покачал головой. – Она показалась мне огромной. Тогда я, как ни странно, осознавал, насколько слаб и зависим. Ей бы убить меня. Это ведь просто. Стоило бы зажать рот и нос. Или утопить. Или… способов множество.
Но она не смогла, ведь дитя, верно, вовсе не выглядело отродьем тьмы. Младенцы, конечно, пугают, но не настолько, чтобы от них избавляться.
– Моя мать – единственная, кто мог бы свидетельствовать против этого ублюдка, – умерла. Я… кто бы принял свидетельство младенца? А он заявил, будто не было насилия, будто была любовь. И потребовал вернуть сына. Память о возлюбленной… И тогда та женщина солгала, что ребенок тоже умер.
– А ты…
– Она отдала меня бабушке. Не твоей. Твоя чудо, и если бы я мог любить, я бы искренне ее любил, – Ниар провел по лицу кончиками пальцев. – Меня увезли. Обо мне заботились, ибо благородное семейство не может позволить себе подлости, пусть и в отношении того, кто самим фактом своего существования оскорбляет это семейство. Каждое мгновение своей жизни я ощущал, насколько лишний там. Было время, когда я старался, скажем так, соответствовать. Не получалось. И теперь я понимаю, что не получилось бы, что бы я ни делал.
И демоны бывают молодыми. Глупыми. Они совершают ошибки. Например, верят людям.
– Мне исполнилось пятнадцать, когда мне позволили жить одному. Как позволили… мне купили дом и определили содержание, достаточное, чтобы я не испытывал нужды. Мне сказали, что от меня ждут лишь поведения, которое не оскорбило бы память о моей матери. Мне многое о ней рассказывали, но и помнил я не меньше, – его палец уперся в висок. – Память – еще то проклятие. От нее не избавиться, не отвернуться. Она есть и с тобой, каждую минуту, каждый вдох… они говорили о любви, а я помнил лишь ее ненависть и то острое желание, чтобы я сдох, чтобы дал ей свободу.
– Мне жаль. Наверное.
Я плохо умею сочувствовать, а еще хуже – выражать сочувствие. И руки Эля на моих плечах ощущаются тяжестью мира, того, чужого, который, верно, не примет нас, как не примет и наших детей. Те ведь тоже будут далеко не чистой крови. И дети их детей.
Ниар кивнул:
– Он нашел меня. Я думаю, он не поверил той женщине. Я знаю, что он наказал ее.
– Как?
– Она ведь умерла. И никто точно не знает как, – его взгляд был прямым. – Ты ведь даже не пыталась выяснить.
Я пожала плечами.
Все некроманты рано или поздно умирают. Профессия такая, к долгой жизни не располагающая. Может, оттого и не стремилась я достичь в ней хоть каких-то высот? Жизнь я люблю. И жить хочу. Но как оно повернется…
– Она стала одной из первых, на ком он испытал свое
