Перемыв посуду и поставив мясо на разморозку, я уточнила завтрашнее меню и потопала спать, культурно пожелав Максиму Александровичу спокойной ночи.
Случайные встречи могут перерасти в постоянные связи!
АмариллисЧерез несколько дней наш караван прибыл на невольничий рынок, расположенный в одном из самых крупных городов – Ланкуре.
Ланкур стоял на перекрестке всех торговых путей и соперничал своими размерами и богатством со столицей – Изумдом. Каждый уважающий себя богач или аристократ (и то и другое часто совмещалось) стремился иметь дом в Ланкуре.
К этому располагал и самый большой на всю страну невольничий рынок, где продавались рабы и рабыни всех возрастов и цветов кожи.
Эти сведения с придыханием сообщила мне Алейда, пока я одним глазом из-под чадры рассматривала проплывающие мимо улицы.
Стоило заметить, что, во-первых, овладение местным языком шло семимильными шагами, и я уже довольно бойко чирикала на их диалекте. Только вот тем для бесед находилось немного.
Во-вторых, мне начали сниться странные сны, которых я до конца так и не понимала. Кто-то кого-то куда-то звал. Влек, манил и подталкивал…
И во сне я часто видела привлекательную девушку. Она говорила мне что-то – я не слышала, что, лишь видела, как шевелились ее губы, – и протягивала мне горсть камней, разноцветную морскую гальку. Последний камень, красивое граненое яйцо, отбрасывающее яркие блики, она подкидывала в небо, но не ловила.
Утром я просыпалась свежая, как чистая питьевая вода, которой мы уже не видели неделю. Вместо нее нам выдавали некую жидкость, пахнущую затхлостью. Туда кто-то заботливый, видимо, чтобы мы в дороге не поумирали от кровавого поноса, щедро выдавил лимонов. И эта гадость была еще и с кисловатым привкусом. Лимонад по-бедуински, так сказать…
Отвлеклась. Несмотря на трудности, я открывала глаза с энтузиазмом, бурля энергией, зато охрана страдала на всю голову, словно день и ночь пила хмельное. Такое ощущение, что голова была одна на всех и они ее носили по очереди.
В-третьих, караванщики начали меня сильно недолюбливать. Охранники – те вообще смотрели с отвращением на мою бодрость и энергию. А поскольку я считалась достаточно ценным товаром, то они срывались на менее ценном, и вторая категория женщин объединилась в своей нелюбви с охраной.
– Ты как? – толкнула меня в бок Алейда. – Интересно?
– Да, – коротко кивнула я, позванивая наручными кандалами.
Кто-то манкировал своими обязанностями по охране и надеялся на железо. Зря. Вся эта тяжесть крепилась к деревянной телеге. Я уже давно поняла, что для меня это не преграда, но старалась не провоцировать таких сладких мужчин с острой добавкой из кнутов.
Перед тем как мы въехали-вошли в город, нас всех умотали с ног до головы в тряпки. Мне досталось больше всех как самой драгоценной. Это мне Алейда по дружбе пояснила:
– Прикрывают – значит ценят.
– Не похоже, – пробурчала я из-под слоев вонючей от пота ткани, которая пережила уже не одну рабыню, но не дожила ни до одной стирки. – Похоже, меня просто решили уморить.
– Если бы решили, – девушка показала бровями на следующую телегу, битком набитую менее ценным товаром, и дальше на вереницу плетущихся пешком девушек, – отдали бы к ним. А так охраняют.
– Еще неизвестно, кого от кого, – еще тише сказала я, отфыркиваясь и пытаясь дышать через раз.
Сейчас стало еще хуже. Припекало полуденное солнце. Вокруг летали назойливые насекомые, норовящие напиться моей крови, которую я, кстати, никому не жертвовала даже из сострадания.
К слову говоря, мне, как выяснилось, вообще были неведомы обычные эмоции или чувства. Все, что я ощущала, – голод, жажду и одуряющую усталость. Эмоциональная сторона для меня оставалась загадкой за семью печатями. Там, где другие боялись, истерили, злились, ненавидели или плакали, я молча глазела.
– У меня чешется ухо, – сказала я Алейде. – И эта подарочная оболочка мешает мне рассматривать местные достопримечательности!
– Потерпи, – пожалела меня подруга. – Скоро приедем. Все равно никак не поправишь.
Это было тонко подмечено. Эти идиоты приковали наши руки к краю телеги, но стянули за спиной.
Я пыталась как-то повозиться, потереться лицом о плечо, но сделала еще хуже, чем было. Обзор закрылся окончательно.
– Надоело! – решительно заявила я и начала действовать в своих интересах.
Я оперлась сзади на руки, выпростала из необъятного платья ногу, спокойно загнула ее и поправила на лице занавеску, попутно почесав ухо и нос.
Наступила гробовая тишина.
– Бесстыдница! – с поднятым кнутом ко мне ломанулся один из охраны. – Как ты могла обнажить то, что предназначено для покупателей?!
– А какая разница? – хладнокровно спросила я. – Все равно показывать. Так пусть будет раньше, вместо тренировки.
– Блудница! – заорал второй, поправляя немного вздувшиеся спереди штаны.
– Полезное качество, – не стала отрицать я. – Мне уже рассказали в подробностях, что меня ждет. Я приняла к сведению и заранее практикуюсь.
– Охальница! – подлетел самый старый из охраны и все-таки занес надо мной кнут.
Я молча смотрела на опускающееся орудие наказания, не отводя взгляда и не шевелясь.
– Стой! – Кнутовище перехватила сильная смуглая рука.
Я перевела взгляд и встретилась с глазами цвета грозового неба на загорелом лице.
– Интересно… – сказал мужчина, внимательно меня рассматривая.
Что он мог увидеть подо всем этим вонючим великолепием, я откровенно не понимала. Пользуясь моментом, тоже изучала своего неожиданного спасителя.
Породистое лицо с правильными чертами. Черные брови вразлет над чуть поднятыми к вискам глазами. Нос с горбинкой. Две симметричные продольные складки на скулах подчеркивали полноту губ. Упрямый подбородок с чуть заметной ямочкой. Волосы скрыты под белым тюрбаном. Головной убор без украшений, но из очень дорогой ткани.
– Нравится? – чуть искривились в усмешке притягивающие меня губы.
– Неплохо, – раздула я ноздри, вбирая свежий запах незнакомца и постепенно скользя взглядом вниз от шеи.
Мой спаситель отличался достаточно высоким ростом по сравнению с остальными участниками. Так же, как выделялся более дорогой одеждой и гордой осанкой.
Белая безрукавка, стянутая на тонкой талии золотистым шелковым поясом, открывала верхнюю часть безволосой мускулистой груди. Белоснежные шелковые шаровары не стесняли движений, но и не оставляли простора воображению и были заправлены в мягкие сапожки кремового цвета.
