Раз в неделю, не реже, они вместе ужинали. Кроме того, Мередит часто забегала к бабушке позавтракать по дороге на работу, или обедала с ней в центре, или заходила, чтобы та помогла ей подшить юбку или чтобы угостить ее чем-нибудь, будь то кекс собственного приготовления, или суп, или свежая вишня, или печенье, купленное у девочек-скаутов. Не то чтобы Ливви была совсем старой и немощной и не справлялась своими силами. Им просто нравилось проводить время вместе. Случалось, конечно, что бабушка пропадала из виду — ведь Мередит звонила или заходила в гости не каждый день. У Ливви было полно друзей, дел и встреч. И образ жизни она вела здоровый, если не считать полпачки сигарет в день. «Я курю вот уже шестьдесят лет, — говорила она. — Раз никотин еще не прикончил меня, может, он мне на пользу!»
К сожалению, Ливви ошибалась. Мередит поужинала с ней в среду вечером, они договорились пойти куда-нибудь позавтракать в воскресенье. В пятницу вечером Мередит позвонила бабушке и оставила на автоответчике сообщение о том, что хочет занести ей помидоров — сосед удружил, привез огромную коробку с собственного огорода. В субботу утром Мередит вдруг поняла: бабушка так и не перезвонила и они не условились, куда пойдут. Не то чтоб ее это удивило, но несколько обеспокоило. Ливви, безусловно, женщина занятая, но у нее же есть мобильный телефон! Мередит перезвонила, оставила еще одно сообщение, а потом еще одно. К тому моменту был уже поздний вечер субботы, поэтому Мередит пошла в бабушкину квартиру со своими ключами только в воскресенье утром.
Ливви сидела в постели: на носу очки для чтения, на коленях книга. Стакан воды на прикроватной тумбочке стоял нетронутый. Но, несмотря на мирную сцену, Мередит все сразу поняла. Она поняла это, едва войдя в квартиру, где не было слышно звуков трансляции бейсбольного матча по радио, где не было запаха кофе и воскресных булочек, где шторы были задернуты и окно закрыто. Она все поняла, наверное, еще раньше, ведь бабушка всегда перезванивала, потому что заботилась о Мередит и всегда держала слово, особенно если это касалось совместного завтрака по воскресеньям.
Приехала «скорая», на всякий случай. «Острый инфаркт миокарда», — предположили врачи. Настолько острый, что Ливви не успела ничего почувствовать: не сняла очки, не попыталась встать или позвать на помощь, не скорчилась от боли и даже не ощутила жажды, ведь стакан с водой остался нетронутым. «Все произошло очень быстро», — увещевали Мередит врачи. «Это случилось совсем недавно», — уверяли они. «Вы все равно ничего не смогли бы сделать», — убеждали они ее.
На похоронах Сэм держал Мередит за руку и был представлен родителям и остальным родственникам, а также многочисленным друзьям Ливви. Мередит сопровождала процедуру знакомства щедрыми комментариями: «Это Наоми. Они с мужем ходили на танцы вместе с бабушкой и дедушкой в пятидесятых. Наоми прекрасно танцует. Они с бабушкой — завзятые театралки». А потом: «Это Ральф и Элла Мэй — любимые бабушкины компаньоны в походах в кино». И затем: «Знакомься, это Пенни. Живет двумя этажами ниже. Бабушкина лучшая подруга. Ее муж умер совсем недавно. Наверное, они сейчас с бабушкой встретились где-то там на небесах». Мередит с Пенни обнялись и заплакали, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, а Сэм, засунув руки в карманы, стоял рядом в неловком ожидании, пока он сможет быть чем-нибудь полезен.
Казалось, родители Мередит тоже чувствуют себя не в своей тарелке. Кайл с Джулией были отшельниками, они сознательно выбрали жизнь на острове, на удаленном от цивилизации архипелаге, и наслаждались ею сполна. На первом этаже их дома располагалась гончарная мастерская, керамику они продавали прямо со двора, а сами жили на втором этаже и питались фруктами из собственного сада. Они обжигали горшки, говорили об искусстве, совершали долгие прогулки по пляжам, держась за руки, и плавали на каяке, исследуя бесконечные пещеры архипелага. Чтобы добраться до Сиэтла, который они без тени иронии называли «мегаполисом», им пришлось долго плыть на пароме, а потом долго ехать на машине. Кайл с Джулией не были ни укурками, ни социопатами, ни веганами и даже регулярно принимали душ. Они просто создавали красивые керамические предметы и, кстати, неплохо на них зарабатывали, а еще культивировали разобщенность, отчуждение от мира, от реальной жизни и даже иногда от тех, кого любишь. Друзей у них было мало, с Мередит они общались, только если она им сама звонила, с Ливви — точно так же. Они любили свою единственную дочь, вне всяких сомнений любили. Но свою уединенную жизнь вдвоем они тоже любили.
Кузен Мередит оказался их полной противоположностью.
— Дэшилл Бент Лайвли, — представился он, протянув Сэму руку и ослепив его улыбкой, будто из рекламы зубной пасты.
— Имя не настоящее, верно? — ответил Сэм, осторожно улыбнувшись. Он боялся обидеть кузена, но был практически уверен, что это псевдоним.
— Нет, конечно, — подмигнул ему Дэш, — но я предпочитаю использовать именно его. Даже мама соглашается: оно куда лучше имени, которое она сама мне дала.
— Я подбирала имя еще до того, как мне выпало счастье познакомиться с его обладателем, — пожала плечами тетя Мэдди. Ее муж Джефф был братом Джулии.
Дэшилл и Мередит родились в один день и считали себя двойняшками, хотя, кроме даты рождения и одной бабушки на двоих, у них было мало общего. Дэшилл (то ли гей, то ли нет) жил в Лос-Анджелесе и толкался в Голливуде, зашибая деньгу разными сомнительными способами, напрямую не связанными с индустрией кино. Мередит толком ничего не знала о его работе и лишних вопросов не задавала, что не мешало им сохранять доверительные отношения.
— Похоже, теперь я стал матриархом нашей семьи, — объявил Дэш после похорон.
— А как же я? — возразила Джулия.
— У тебя кишка тонка, — парировал Дэш. Во время церемонии он всячески старался всех отвлечь и развлечь, хотя было видно, что он тяжело переживает утрату.
После похорон все разошлись по домам: Джулия с Кайлом остановились в квартире Ливви, а Дэш с родителями поселился у Мередит, так что она сама оказалась в распоряжении Сэма, и он наконец-то отвел ее к себе домой, где они могли остаться наедине, где он мог заключить ее в объятия, где должно было состояться их воссоединение, мечтая о котором он пролетел пол земного шара. Поскольку изначально все пошло иначе, чем Сэм себе представлял, то и теперь он не знал, как вести себя. Он был вне себя от счастья — оттого что они вместе, и грустил — оттого что она в печали. Сэм шептал ей слова любви, ощущая морской запах ее кожи, и наслаждался тем, что есть.
