3
Мали Машад восхищался успехами своей ученицы, хотя сама Евгения не находила особого повода для гордости. Жизнь двадцать первого века требовала от человека умения мгновенно воспринимать информацию, интуитивно разделять главное и второстепенное, решать одновременно несколько задач. Восприятие Жени вынужденно еще больше обострилось в атмосфере, где постоянно требовалось напряжение всех сил, где каждый, казалось, пытался оценить, на что она способна.
Сумела бы она в своем мире в течение нескольких месяцев выучить новый, совершенно незнакомый язык и объясняться на нем с изысканной вежливостью? Вряд ли. Мали говорил, что никто из его учеников не способен на такое, но она — олуди и может все. Он не раз разъяснял смысл этого слова, и она наконец поняла, что это не почтительное обращение и не титул, а статус, выше которого не бывает в здешнем мире.
Она перевела это слово на русский как «богиня», хотя оно обозначало нечто иное, отличное от привычного на ее планете понятия бога или богов. Но в ее словаре не нашлось другого слова, которое в полной мере передавало бы смысл. Олуди были мужчины, а чаще женщины, которые время от времени приходили на эту землю из неизвестных миров. Как правило, они обладали сверхъестественными способностями либо давали миру нечто новое: становились царями, священниками, учителями, начинали или прекращали войны, вводили новые обычаи. Их называли детьми земли. А земля была одна из двух стихий, обожествляемых этими людьми. Земля давала пищу и кров, духи земные заботились о здоровье людей и животных и жестоко мстили, если их по незнанию или глупости обидеть. Другой стихией было небо, к которому служители храмов обращали молитвы, прося удачи и счастливого будущего для страны. Олуди — так, по крайней мере, говорили храмовые книги — объединяли силы земные и небесные и обращали их на благо Ианты, каждого из ее жителей.
Они приходили два-три раза в тысячелетие. О некоторых, не оставивших заметного следа в истории, помнили только священнослужители; имена других были хорошо известны и навечно поселились в пословицах и легендах. И все олуди появлялись в Ианте, у Вечного камня. Еще две тысячи лет назад ученые каким-то образом рассчитали хронологическую закономерность их прихода и составили график на три с половиной тысячи лет вперед. В нем было по пять-шесть дат на тысячелетие. Чаще всего в назначенный день ничего не происходило, но иногда олуди являлся у Вечного камня в точно назначенный день и час. Так здесь появилась и Евгения. В этот раз церемония была чисто номинальной: почти никто не верил, что олуди придет. Большинство ученых и служителей культа полагали, что ожидать появления олуди следует в 2770-м году, а не в нынешнем 2749-ом. Один Ханияр настаивал на тщательном соблюдении обычаев и сумел убедить царя не жениться до обозначенной даты. Сам Хален с каждым годом все меньше верил в чудесное появление невесты, и в назначенный день его с трудом убедили поехать к Вечному камню. Для гостьи даже не удосужились приготовить достойный экипаж…
Шестьсот лет назад иантийские цари додумались жениться на женщинах-олуди. Такой брак считался идеальным, а заодно давал царям возможность контролировать способности супруг и разделять их славу. При этом дети от таких браков не появлялись, и потомков олуди в Матагальпе не было.
Они жили дольше обычных людей и уходили из жизни не так, как простые смертные: одни внезапно исчезали, другие медленно умирали, погружаясь в свои грезы, третьи погибали в затеянных ими же войнах. Их биографии изучались, памяти некоторых из них поклонялись. Именно памяти: как ни искала Евгения, она не нашла данных, что ушедшие олуди становились защитниками определенных групп людей или профессий, как это бывает со святыми на Земле. Из них не делали символа и культа — по крайней мере в Ианте, — их помнили именно как необыкновенных людей, пришедших, чтобы оставить яркий след в истории этого мира, и не обожествляли в привычном землянам понятии.
Евгении ничего не оставалось, кроме как смириться с навязанной ей ролью, которая была ей непонятна и неприятна. Она никогда не считала себя особенной. В школе она была одной из лучших учениц. Многие друзья и знакомые находили ее красивой, но она придавала этому мало значения. Ей казалось, что все еще впереди, что она только вступает в жизнь и нужно пройти немалый путь для того, чтобы стать по-настоящему красивой и умной. Она часто ловила себя на мысли: «Как же глупа я была еще вчера! Сегодня я знаю больше, я стала умнее!» — и, обладая пусть пока слабо развитой способностью к самоанализу, полагала, что нужно прожить немало лет и всякое повидать для того, чтобы начать действительно уважать себя.
К тому же знакомые Жене литература и кинематограф были построены на идее пророчества, предначертания. Герой не верит в свои силы, но он вынужден стать сильным, потому что ему годами твердят, что это его судьба. Он боится совершать поступки, но постоянно слышит о необходимости их совершать, поскольку кто-то когда-то предсказал, что именно для этого он будет рожден. А совершив хоть что-то, он обнаруживает, что это уже было кем-то когда-то предсказано… В этом есть что-то неправильное, нарушающее естественный порядок событий. В реальной жизни так не бывает. К тому же ей не дали времени подготовиться. В прошлой жизни никто не ждал от нее невозможного, ей не делали одолжений, не восхищались больше, чем она заслуживала. А в замке Киары все, от царя до последнего поваренка, преклонялись перед нею и явно считали, что она способна сотворить чудо. Это с первых же минут и на долгие годы легло тяжким грузом на ее плечи.
И все же постепенно Евгения привыкала к новой жизни. Терзавшая ее черная тоска уступила место печали по каким-то конкретным вещам, оставленным в прошлом. Поразительно, от чего подчас зависит наше душевное здоровье! Евгения потеряла семью и друзей. Лишились смысла те принципы, на которых она воспитывалась с детства. Но больше всего она страдала от отсутствия бытовых мелочей, которые на самом деле и заполняют нашу жизнь. Ей не хватало джинсов и высоких каблуков. Она мечтала о жареной картошке, а мысль о чашке кофе сводила ее с ума. Она просыпалась среди ночи со стоном отчаяния, потому что ей снились бутерброды с колбасой и пиво. Засыпая, она слышала мамин голос на фоне простенькой российской попсы. Она отдала бы все свои новые золотые ожерелья за то, чтобы всего на минуту услышать шум компьютерного кулера или гудение холодильника. Одним словом, она была готова на что угодно, лишь бы вернуть хотя бы напоминание о старой жизни. Но было поздно. Ей пришлось привыкать есть незнакомую еду и носить тяжелые неудобные одежды.
Побывав однажды с Сериадой в Доме провинций, как называли ведомство, ведущее финансовые дела страны, Евгения наконец увидела там глобус. Она долго смеялась, стоя над ним, — что за глобус всего с одним континентом? Как может существовать астрономия, спросила она у царевны, если не развита география? Ну, не может на планете быть только один континент! Та пожала плечами: ей это было совершенно не интересно. Евгения все же долго изучала глобус. Она определила на глазок, что, если предположить, что размеры планеты совпадают с земными, то площадь континента Матагальпа примерно соответствует Австралии. Правда, он был другой формы — если сравнивать с земными, то больше напоминал Южную Америку. На глобусе, повернутом южным полюсом кверху, континент располагался приблизительно между тридцатым и шестидесятым градусами южной широты. Это объясняло непривычно теплую зиму и цвет кожи жителей этой земли — она была светлой, как у европейцев, но загорелой даже в эти ненастные месяцы. Для тридцатой широты зима даже слишком холодная — ну, какая зима может быть в Египте или во Флориде!
И все же, как ни удивлялась Евгения Ианте, не любить эту страну было сложно. Земля здесь была богатой и плодородной, славилась своими садами и виноградниками. Иантийцы с раннего возраста в больших количествах потребляли разнообразные вина. В здоровом приморском климате эти напитки не одуряли, а поднимали настроение и придавали сил. На лугах вдоль Гетты паслись табуны крупных коней, бесчисленные стада коров и еще каких-то копытных, похожих на антилоп. Заповедные царские леса были полны дичи. В садах зрели яблоки, груши, персики, цитрусы и другие, не знакомые Евгении фрукты, а с огородных грядок собирали самые разообразные овощи. Иантийцы выращивали несколько сортов съедобных клубней вроде картофеля и бобовые растения. Прибрежные воды в изобилии давали рыбу и морепродукты. А вот хлеба в Ианте не было. Единственный окультуренный злак, овес, шел на корм лошадям, и разве что в более холодных южных районах крестьяне употребляли его в кашах и похлебках.
