место. Господи, как давно я здесь не была. Средняя школа Волсбери, в которой я училась, всего в пяти километрах отсюда. Я часто любила приходить сюда после занятий. Как-то раз я бродила в старом лесу в поисках сморчков и наткнулась на это место. Две колонны, огрызки стен, половина арки – все, что пощадило время. В окружении рощи эти ошметки показались мне настоящим кладом, затерянным среди вечно растущей зелени. Ничего не изменилось. Правда, в последний раз колонны пестрили вьющимися цветами. Сейчас руины погребены под тоннами белой мглы. Воспоминание о школе навеяло то, что я выпустила из памяти. Мой маленький тайник. Направляюсь к колонне, сажусь на корточки и начинаю рыть. Рою до тех пор, пока из-под белой пыли не выныривает контур окантовки. Затем цветочный орнамент, за ним четыре плиты. Надавливаю на одну, и та послушно выдвигается. Из тени высовывается край фотографии.
Семейное фото, одно из немногих, на котором мы вместе. Не знаю, почему их так мало, может, из-за неприязни мамы к фотографированию или из-за того, что папа редко бывал дома. Командировки – неотъемлемая часть работы журналиста. Он часто был в отъездах, брал интервью, собирал факты, писал статьи, смотрел мир. Работа была для него такой же важной частью жизни, как и семья, тогда как для мамы имели значение только мы с Эми. Как трогательно и грустно смотреть на это фото. Трогательно потому, что на нем мы вместе, как настоящая семья. Грустно потому, что в тот день папа в кои-то веки решил отменить поездку и побыть с нами. День, когда к нам в дом ворвались грабители, перерезали горло маме и уволокли папу в неизвестном направлении (нас с Эми мама успела спрятать на чердаке). Именно в тот единственный день. Лучше бы он уехал.
Зачем хранить вещи у черта на куличках, да еще и посреди леса, спросите вы? Не знаю, наверное, чтоб сделать эти вещи особенными. Покрываясь пылью в ящике стола, вряд ли это фото было бы ценнее спичечного коробка. Именно место делает вещь особенной, не сам предмет. Ныряю рукой в дыру, охапкой выгребаю содержимое. Изначально в мои планы не входило сюда приходить. Я даже не подозревала, что место аварии так близко к руинам. В планах был поиск машины и дяди, но пробегая сквозь рощу, двигаемые инстинктом самосохранения, ноги привели меня сюда. Это похоже на инстинкт паникера. В горящем доме первым делом хватаешься спасать самое дорогое и только потом себя. К счастью, в лесу пожара нет, а в моем тайнике кроме фотографий, маминого обручального кольца и пустого папиного портсигара, спрятан карманный нож. На всякий случай. Засовываю вещи в рюкзак и уже собираюсь бежать к автобусной остановке, когда шорох снега рушит мои планы.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Дориан вырастает за спиной, словно из воздуха. Откуда он взялся? Я даже не слышала, как он подошел.
– Могу задать тебе тот же вопрос.
И правда. Поляна находится в самом сердце старого леса и в десяти километрах от Фрейзера. За все годы я не видела здесь никого. Тогда как об этом месте узнал парень, недавно переехавший в город? Он осматривает меня с ног до головы и уходит. Сама вежливость и очарование.
– Ты что, так и уйдешь?
Ноль реакции.
– Эй! – бегу за ним следом. – Ты не можешь так уйти. Нельзя просто появиться посреди леса и исчезнуть!
– Можно. Смотри, как это делается.
– Ты так и не ответишь?
– Это я задал вопрос. Не ты.
– Хорошо, что ты здесь делаешь?
Он оборачивается так резко, что я чуть не налетаю на него.
– Сначала ты.
– Ладно, я кое-что здесь спрятала и пришла это забрать.
Его глаза скользнули к колоннам. Если он следил, значит видел, зачем я пришла. Тогда к чему этот спектакль?
– Твоя очередь.
– Не твое дело.
Он продолжает идти.
– Ты всегда такой дружелюбный или сегодня особый день? Я ничего тебе не сделала.
– Достаточно того, что ты здесь.
– Это ведь ты преследовал меня. По логике я должна злиться.
Он резко оборачивается. Слишком. Каждое его движение, как выточенное ножом. На секунду мне даже кажется, что он сейчас что-то бросит в меня.
– Я никого не преследовал.
– Тогда как ты здесь оказался?
– Ты не вправе что-либо требовать.
– А ты не вправе уходить не объяснившись.
То ли удивление, то ли раздражение вспыхивает на его лице. Словно я и вовсе не смею с ним говорить. Да кем этот парень себя возомнил?
– Так что, объяснишь, чем я тебе не угодила?
– Я не желаю иметь ничего общего с Блумами.
С его уст моя фамилия звучит как низшее из оскорблений, но удивило меня не это.
– Я не говорила свою фамилию.
Он ускоряет шаг. Будто хочет в два шага оказаться как можно дальше от меня.
– Эй! – хватаю его за руку и вдруг замираю. Глаза впиваются в его запястье. Сегодня на нем нет перчаток, и теперь я прекрасно вижу, что под ними скрывается. Шрамы. Одергиваю рукав и содрогаюсь. Да здесь же нет живого места! Рука, запястье – все в шрамах.
– Боже…
Мое прикосновение действует на него как разряд тока.
– Лес – неподходящее место для прогулок в одиночестве. Это может иметь прискорбные последствия. Ты ведь не хочешь неприятностей?
Он меня запугивает? Даже если и нет, мне все равно лучше отсюда уйти. С этим парнем явно что-то не так. Хруст ветки за спиной ломает витающее в воздухе напряжение.
– Ты это слышал?
Чувствую, как напрягаются ноги. Готовятся пуститься в бег.
– Кажется, мы здесь не одни.
Шум повторяется, уже ближе. Кажется, я что-то вижу там за кустами. Что это? Мне это не нравится.
– Эй?
Поворачиваюсь и понимаю, что говорю сама с собой. Блэквуд исчез так же, как и появился. Прекрасно. Я снова одна посреди леса. Или, может, не одна, что еще хуже. Не дожидаясь, пока из-за кустов покажется то, что издавало шум, бегу к дороге и торможу проезжающий автобус. Только сейчас дрожь в коленях стихает. Что это, черт возьми, было? Как он мог меня оставить? А вдруг там, в роще, притаился медведь или волк? До чего мрачный тип. Хотела бы я знать, зачем он вообще приходил на поляну. Но пока что я знаю только одно: у этого парня явно проблемы.
* * *
Сегодняшний день помог мне понять две вещи. Первое – Блэквуд полный псих и он что-то скрывает. Второе – я ему не особо нравлюсь. Если уж честно – он меня ненавидит. От одного его взгляда становится не по себе, будто мне вскрывают вены заржавелым гвоздем. Едва появившись в академии, он объявил мне войну, хотя увидел впервые в жизни. Чтоб влюбиться достаточно одного взгляда. А чтоб возненавидеть? Нужно ли больше? Оказывается, нет. Ненависть с первого взгляда.
Ноги скользят по
