садили самых неусидчивых учениц. И ей когда-то довелось там сидеть, и глотать слёзы, стоя в углу на горохе, и сгорать от стыда, выслушивая поучения сестрицы Эли и мягкие увещевания тётушки Душеньки. Но уже столько лет минуло, как закончился период Агнешкиного непослушания и озорства.
Новенькие ученицы по незнанию поначалу принимали её за сестру — чем Агнешка, не чуждая амбиций, втайне гордилась. И почитала за честь вести занятия в младших классах, хотя выпускницы обычно тяготились повинностью учить других.
Сверстницы, особенно в первые дни осени, после проведённых дома долгих летних вакаций, говорили, что вот так, живя безвыездно в монастыре, жизни никогда не узнаешь, но Агнешка помнила отчий дом и возвращаться туда не стремилась.
Тётушка Душенька, когда отправлялась в столицу, брала Агнешку с собой. По малости лет — даже слишком часто. Став взрослей, Агнешка начала находить причины уклониться от обязательной в таких путешествиях встречи с роднёй.
Замок отца — лабиринт заставленных дорогими вещами коридоров, тесные комнатки и огромные помпезные залы в зеркалах с позолотой, много людей, пустых разговоров, въевшиеся в стены отпечатки сильных эмоций — печали, зависти, злости — и никого, кто хотя бы раз от души помолился Творцу и избавил дом от чёрного смога. Домашняя церковь, посещаемая лишь убирающей пыль прислугой, красивый иконостас и величественные статуи богинь и богов, ангелов и архангелов — всё пустое, много лет мёртвое, и ни искры, ведь даже свечи и лампадки зажигались тут без молитвы, для одной лишь пустой красоты. Еда из мяса животных, провонявшая жиром, свернувшейся кровью и страхом смерти. Слишком мягкая, так что утонуть в перинах можно, постель. Духота и давящие со всех сторон стены. Высокомерие мачехи. Грубый голос отца… Да, отчий дом иногда возвращался Агнешке в кошмарах.
Ей не нравилось и в других домах. Королевский дворец, к примеру, пропах ложью и тревогами даже больше, но там жила Её Королевское Величество Аглая — милая и красивая лицом и душой. В её покоях было светло, дышалось легко, по ней и её мальчикам маленькая Агнешка даже скучала. Потом забылось, конечно, что за глупость думать о детских играх, тем более — о мальчиках, когда живёшь в стенах монастыря и лишь в нём видишь для себя будущее.
— Агния. Леди Агния. Агнешка!..
Агнешка вздрогнула и подняла голову: сестра Теодора стояла у края парты и смотрела недоумевающим взглядом.
— Что с вами, дитя? Вы, похоже, совсем потерялись в собственных мыслях. О чём я только что говорила?
— Об эгрегорах муравейников и пчелиных ульев, — ответила Агнешка, чувствуя, как лицо заливает краской стыда.
И как она только умудрилась настолько глубоко погрузиться в собственные мысли? Зачем ей вообще вспоминать дом отца?
Стекло в окне отозвалось хрустальным звоном на удар колокола, возвестивший время молитвы, и все девочки, не дожидаясь приказа, встали с мест. Сестра Теодора тоже склонила голову.
Краткость молитвы не имела значения — важна лишь сила молящейся и её способность отрешиться от всех и всего, за исключением Творца. Сестра Теодора была очень сильна, и Агнешку, безуспешно пытающуюся отрешиться от поселившегося в сердце смятения, словно ладонью погладили по волосам.
— Спасибо за молитву, сестра. — Агнешка низко поклонилась.
— Будь внимательней, Агния, — ответила та и вернулась к кафедре продолжить лекцию.
Агнешка старательно записывала за сестрой Теодорой слово за словом, хотя про общение с низшими могла и сама лекцию прочитать, но больше не давала себе отвлекаться. С чего ей вообще пришло в голову думать о доме и даже королевском дворце, который она видела, последний раз посещая столицу и отчий дом в честь рождения младшего брата — наследника рода Антонаша? Зачем ей эти пустые мечтания, ведущие в никуда?
Агнешка, не дожидаясь установленного времени общей молитвы, обратилась к ангелу своего имени и попросила утихомирить поднявшуюся тревогу, даже после вмешательства сестры Теодоры не пожелавшую уйти насовсем. Сердце согрело ответным теплом, но и помощь ангела Агнешке не помогла. Волнение в сердце осталось.
Она выполняла всё положенное, но тревожилась всё сильней. Настолько, что на бумаге появилась безобразная клякса. Агнешка смотрела на неё, кусая губы, и видела… нет, только не карету с четвёркой лошадей, увозящую её отсюда.
Всеблагая сказала, что не позволит забрать её из монастыря. Агнешка моргнула пару раз, но клякса упорно продолжала оставаться каретой — дурной знак повторялся во снах уже который день подряд, а теперь нашёл возможность явить себя и в реальности мира.
Тревога Агнешки стала так велика, что она осмелилась поднять руку.
— Да, Агния, — прервала лекцию сестра Теодора.
Она смотрела на вставшую с места Агнешку с явным беспокойством на красивом полном лице — неслыханное для её извечной невозмутимости дело. Чётко очерченные брови приподнялись, тёмные, как сама ночь, глаза читали, казалось, прямо в душе. Агнешка молчала и не опускала глаз, позволяя исследовать себя и свои мысли.
— Ну что ж, Агния. Думаю, тебе и правда стоит сходить к Всеблагой сестре, а мы с девочками пока помолимся о тебе и угодном богам решении твоего дела.
На полпути к покоям аббатисы Агнешка увидела идущую в её сторону сестру Эленику — та шла по её душу, как пить дать за ней шла. И в лице далёкой ещё сестрицы виднелась та же тревога, которую Агнешка ощущала в собственной смятенной душе.
Но Всеблагая же обещала!
Слёзы, которые Агнешка из последних сил сдерживала, потекли по лицу. Она всхлипнула, прижав ладонь ко рту, и ещё прибавила шаг навстречу сестре Эленике. И ещё. А затем, позабыв обо всех наставлениях, побежала, и звук её шагов впервые за много лет разнёсся по монастырю.
Глава 7. Агнешка. Наставления
— Ещё ничего не решено. — Сестрица Эля втиснула в ослабшую руку Агнешки кружку наскоро заговорённой воды. — Выпей вот, успокойся.
Она отвела плачущую Агнешку к себе, усадила на твёрдый стул — единственный в её скромной келье — и, окажись на месте плаксы другая, непременно задала бы той хорошую взбучку.
По потемневшему взгляду чувствовалось, насколько сама Эленика расстроена, что обычно предвещало недоброе для тех, кто покусился на её душевный покой. Если, конечно, причиной расстройства не становились люди, к которым Эленика хранила в сердце особую склонность — всего несколько сестёр из многих сотен насельниц, любимая всеми Душенька-настоятельница, да Агнешка, поселившаяся в обители совсем ещё крошкой.
Агнешка всегда старалась избегать поведения, приводящего к особому к себе отношению, но сегодня могла лишь благодарить богов за любовь сестры Эли. Даже справедливых укоров её сердце сейчас бы не вынесло. Она продолжала всхлипывать, глядя на мелко качающуюся в
