— Я помню, как Хейди подошла к нашему столику, — нарушил молчание Галлахер. — Что я, красивых дев на своем веку не встречал? Конечно, встречал и даже пробовал в постели. Но там другое было. От ее глаз я оторваться не смог. Синие, чистые, и не ясно, не то огнем горят, не то леденят до морозной корки, — Галлахер улыбнулся, глядя на огонь. — Я стал за ней наблюдать. Заметил, что у нее очень интересное лицо. Такое живое. Она пока нам рассказывала, что к столу в трактире подают, я столько выражений на нем пересчитал, и, между прочим, сразу понял: баранину брать нельзя, — брат усмехнулся. — Хейди начала бегать туда-сюда, еду носить, к другим столам подходить. Наклонится вытереть тряпкой что-то, а я чувствую, что в штанах все деревенеет. И одета же! А у меня клин. Хочу ее попробовать и все. Ну, как ты знаешь, в тот же день она мой пыл элем и охладила. Что действительно влюбился, понял где-то через недели две. В том же трактире это случилось. К ней пьяный простолюдин пристал. Схватил ее за талию и поволок. А у меня в голове одно желание: убить тварь, что грязными руками к моей деве прикоснулась. Меня ребята в чувства привели, иначе забил бы на смерть пьянчугу того. Обернулся, а Хейди беспомощно на полу сидит и на меня смотрит. А у меня сердце в пятки ушло. Вдруг напугал ее? Я или тот мужик, который ее схватил… Неважно, кто из нас. И испугался сам. Тогда и понял, что не просто то забава и прихоть деву в постель затащить. Что с этой девой ничего простого в моей жизни больше никогда не будет. Ну, я вывел ее на улицу и сразу предложение руки и сердца сделал. А она мне отказала. Еще и наставлениями наградила в придачу. Я вспылил и уехал. Конечно, приглядывать за ней двоих оставил, но сам удрал. Думал, в замке пересижу и пройдет моя болезнь к дере с прекрасными синими глазами и таким милым лицом. Пил много и долго. Пир даже какой-то устроил. Думал, может, фаворитку новую заведу, чтобы из головы все глупости выбросить. Деры ко мне, конечно, липли — выбирай, какая по вкусу. А у меня внутри пусто. Какая-то даже пыталась меня в укромный угол затянуть, а я от нее шарахнулся, как от юродивой. И так противно стало… Думаю, ладно, с фавориткой не задалось, спущу пар со шлюхой. Попросил ребят девок шебутных в замок привести. Те постарались, нашли самых лучших. Я глянул на этих лучших, пока они пили и беседами ребят развлекали. А внутри снова мерзость одна. Какая-то, особо ретивая, на колени мне запрыгнула и давай задом тереться. Член даже не шевельнулся в штанах. А внутри словно крысы нагадили. Все, думаю, конец потехам. Шлюх я на ребят оставил, а сам ушел. В покои вернулся, лег на кровать, глаза закрыл, а перед лицом вид, как Хейди наклоняется стол протереть. И член на это видение ожил. Я в тот месяц столько рукоблудием занимался, сколько по юности не успел. Потом весть мне пришла, что Хейди в Шемель поехала. «Почему она уехала? Почему в Шемель? Что ей там искать?» Конечно, я сорвался. Заявился в гостиный двор, где она поселилась. И караулил у двери. Сам не знал, что скажу ей. И что делать буду, если она опять откажет. И она пришла. И не прогнала. Боги, я пока до ее девственности добрался, едва не опозорился. Потом жить вместе стали, а я и представить не мог, что можно из постели днями не вылезать. И ничего больше не нужно. Только она и я. И воздух, чтобы успевать дышать.
— Ты раньше мне об этом не рассказывал, — тихо заметил Ордерион.
— Ты не спрашивал — я и не рассказывал. Хейди — лучшее, что было в моей жизни. И та комната в подвале с меховыми манжетами и шелками для связывания, которую ты случайно нашел… Я соврал, когда сказал, что она из прошлого. Не из прошлого, а из настоящего. Когда Хейди было двенадцать, над ней пытался надругаться пьяный друг отца. Спасла служанка, что услышала возню в комнате. Друга выставили и больше на порог не пускали, а Хейди думала, что и вовсе забыла о той истории. Пока не застала нашего папашу вместе с Мирой и некой третьей участницей игры в черной комнате.
— Боги, — прошептал Ордерион.
— И деву мою будто заклинило. Она до ужаса стала бояться, что я могу силой ее к чему-нибудь принудить. Я ждал, понимая, что ей нужно время, чтобы снова забыть. Но недели шли, а легче ей не становилось. И тогда я решил начистоту с ней поговорить. А она попросила меня помочь ей преодолеть свой страх. И эта игра, где она безоговорочно мне доверяет, а я делаю все возможное, чтобы не предать это доверие, нам слишком понравилась. Так появилась комната в подвале. Для меня и Хейди. Для моей девы, которая все соки из меня выжимает. Для моей сладкой богини, перед которой я могу стоять на коленях вечность… Это наша с Хейди комната. Наш секрет, который больше ей не нужен… — голос брата внезапно осип. — Как стал не нужен и я… — сказал и прижал к глазам руку.
— Жива она, — произнес Ордерион. — Рубин специально прыгнула за ней, чтобы спасти. И я уверен, что спасла.
— Замолчи, — сотрясаясь от плача, засипел Галлахер.
— Она жива… — не столь уверенно повторил Ордерион.
— Замолчи, я прошу тебя… — ответил брат и согнулся, продолжая молча рыдать.
И Ордерион умолк. Хорн, заметив, в каком состоянии Галлахер, подошел и протянул флягу. Ордерион кивнул, открыл ее и вдохнул запах браги. Хлебнул и протянул брату.
— Выпей. И возьми себя в руки, — добавил жестко.
Галлахер схватил флягу и приложился к ней. Вытер лицо и рот рукавом, и снова собрался с силами.
— Завтра продолжим поиски, — пообещал Ордерион. — Мы их найдем. Обязательно.
Рубин
Рубин проснулась и села. Спала она на земле, рядом с Хейди. Костер догорал, небо над головой посветлело. Существо дремало в стороне, раскинувшись возле кустов странного синего цвета. Рубин присмотрелась: точно синего! Она взглянула на верхушки деревьев: те отливали красным. А ночью в темноте и различить нельзя было, какого они цвета…
Рубин сбегала по нужде и решила поискать реку, в которой мыло посуду существо. Прошлась в ту сторону, куда накануне отлучалась Ди, поднялась на пригорок, покрытый багровым мхом, и спустилась к ручейку. Вода в нем была прозрачной, а дно устилали мелкие камни. Рубин присела рядом, рассматривая их. Желтые, красные, синие, фиолетовые, зеленые — будто все драгоценные, но не ограненные. Зачерпнула воды в ладонь. Холодная. Понюхала — ничем не пахла. Ополоснула лицо и руки в ней, а потом застыла, согнувшись. В воде ручейка отражалось красноватое небо с красивыми зелеными облаками, а по центру, загораживая прекрасный вид, замерло… чудовище.
Рубин смотрела на свое отражение и все никак не могла узнать в нем себя. От былой красоты ничего не осталось. Ее изъели черные метки, ветвями стелющиеся по коже. Ее сожгли карминовые глаза, что заменили синеву голубых озер во взгляде. Ее затмила сажа маны, сделавшая ее веки черными. Эта «сажа» спускалась на щеки, будто стекала на них черной краской, и вот-вот должна была коснуться губ.
Рубин закричала. Не вслух, нет. Она закричала глубоко внутри, пряча стенания от неизведанного ей мира и двух дев, спящих где-то за спиной. У одной из этих дев было лицо Рубин. А Рубин осталась без лица.
— Зеркало дать? — голос существа заставил принцессу вздрогнуть.
Она обернулась. Ди спустилась с пригорка с какой-то железной миской в руках.
— У меня есть, — существо присело рядом с Рубин, заглядывая в воду.
— Я думала… Я…
Рубин пыталась что-то сказать, но слова не вырывались из горла.
— Знаю, ты думала, что все будет не так страшно, — Ди протянула руку и погладила ее по спине. — Но, на самом деле, все не так страшно.
— Я теперь чудище, — прошептала Рубин, прижимая ладони к щекам и поглаживая рубцы на них. — Родной отец не узнает меня в этом обличии.
— По-моему, ты слишком зацикливаешься на внешности, — Ди хлопнула ее по спине. — Лучше о мире подумай, в котором живешь. Он погибает.
— Что значит погибает? — Рубин развернулась к существу лицом.
— Как умирают живые существа, так же умирает и твой мир. И этот, — Ди обвела рукой деревья вокруг. — Медленно, но каждый день. Если у меня не получится это остановить, ваш мир попросту уничтожат, чтобы спасти все другие. Отрежут гниющую ногу от здорового тела и решат проблему.
