- Я вообще-то проявляю уважительное внимание к твоей козюльке, мэм. Было бы крайне невежливо, если бы я ей не ответил. Или это всё потому, что я белый, красивый, ещё и сплошь гетеросексуальный мужчина?
Кто-то опять не удержался и сдавленно хрюкнул, в очередной неудачной попытке подавить рвущийся наружу смех. Скорей всего, истеричный.
- А вы бы не могли… проявлять своё уважительное внимание к кому-то другому. Спасибо.
- Хочешь сказать, что ты согласна на то, чтобы я проявил к ней своёнеуважительноевнимание?
- Я ничего такого не говорила! Я просто прошу не разговаривать с моим ребёнком. Пожалуйста, сэр. Или вы ждёте, что я начну вас умолять?
- Сидя при этом в удобном кресле в пяти ярдах от меня и глядя мне в затылок? Насколько мне известно из личного опыта, умоляют стоя на коленях в нескольких дюймах от ног вопрошаемого. И чаще всего голышом.
Похоже, у мулатки пропал не только голос, но и все имеющиеся для подобных случаев нужные ответы с просьбами. По ходу, все присутствующие в автобусе пассажиры на время забыли даже как дышать, поскольку неестественно тихо стало во всём салоне.
- Ладно, девочки и мальчики. Время страшных сказок на ночь подошло к своему логическому концу. Всем пора на боковую, закрывать глазки и засыпать. Сладко-сладко засыпать.
Наверное, подобного поворота событий вообще никто не ожидал, ещё и так скоро. Особенно после того, как все, будто по одной команде, потянулись взглядами к окнам автобуса, не совсем понимая, куда их завезли и что это за место. Очень похожее на внутренний двор каких-то высотных административных зданий, отстроенных ещё со времён Великой Депрессии (а может и чуть позже). Понять с ходу, что же это могло быть на самом деле, не зная досконально всей местности, как свои пять пальцев, оказалось не так-то уж и просто. Тем более в одиннадцатом часу ночи и с не таким уж и ярким освещением далеко не всех горящих по всему периметру двора фонарей. Но то, что это была территория не жилых застроек, догадались очень многие. А некоторые даже заметили отличительные знаки на редких указателях одной из множества нью-йоркских Пресвитерианских больниц.
- Что всё это значит?.. Куда вы нас завезли? – водитель Генри, как, наверное, самый ответственный за жизни своих временных пассажиров и личной собственности глобальной компании «Грейхаунд Лайнс» в лице почти новенького автобуса, первый, кто рискнул задать мучавший всех присутствующих вопрос.
Хантер к этому времени уже успел встать с водительского кресла, а до этого выключить двигатель. После чего даже прошёл внутрь пассажирского салона неспешной походочкой абсолютного хозяина положения. А когда Генри, не сдержавшись, заговорил, приставил к своим пухлым губам указательный палец правой руки, благодаря чему все присутствующие заметили на его запястье красную нитку, на которой болтался, поблёскивая от приглушённого внутреннего света небольшой серебряный ключик. Ключик больше похожий на игрушечный или на винтажный кулон-украшение.
- Все вопросы потом. К тому же время уже очень позднее. Все хорошие и послушные детки должны давно спать и видеть десятые сны.
Он даже успел подмигнуть Карле до того, как её мамашка затянула девочку на свою сторону и, главное, подальше от центрального прохода автобуса, заблаговременно прикрыв той глаза ладонью.
- Ух, ты. Какой клёвый плащик. Цвет прямо ужас-ужас! Мне нравится. Не возражаешь? – перед тем как пройти дальше вглубь внушительного чрева железного зверя, Хантер ненадолго задержался рядом с креслами, оккупированными чёрным толстяком. И куда этого Моби Дика понесло на ночь глядя из такого благоприятного района Большого Яблока? Правда, на сам вопрос Хантеру было по большему счёту наплевать. Поскольку всё, что его действительно могло заинтересовать в тот момент, так это лежавший рядом с толстяком на краю соседнего кресла целлофановый дождевик ярко-жёлтого цвета.
Конечно, Моби Дик не возражал. Даже головой не дёрнул и вообще никаких эмоций не выказал на своём очень большом лице с невероятно огромными щеками, тройным подбородком (под которым совершенно невозможно было разглядеть шеи) и выпученными карими глазами, чьи желтоватые белки буквально отсвечивали на фоне очень тёмной кожи.
А если бы и возражал, едва ли Хантера это остановило. Скорей толстяка больше волновала спортивная сумка под ногами, набитая под завязку шоколадными и протеиновыми батончиками, которыми он собирался подкрепляться всю дорогу до нужного ему пункта назначения. И, судя по всему, всю ночь тоже.
- Почти подошёл. – Хантер с наигранным удивлением натянул на себя плащ, оказавшийся не таким уж для него и огромным, по крайней мере, не в плечах. – Спасибо, бро. А то, боюсь, на улице сейчас очень прохладно.
Как будто минут пятнадцать назад он не разгуливал голышом по посадочному терминалу Порта Аторити, совершенно не обращая внимания на невысокую температуру бетонного тоннеля. И, можно подумать, этот плащ он надел, чтобы согреться, а не как-то прикрыть свои вызывающие причиндалы.
- А теперь, кто тут был самым непослушным весь сегодняшний день? – он придал своему голосу одновременно и грозных, и комичных ноток, возобновив свой крестный путь по центральному проходу и неотвратимо приближаясь к тем креслам, на которых сидела мамаша-мулатка со своей похвально храброй дочуркой.
- Пожалуйста… не надо!.. – нет, мамаша не взмолилась в полный голос, поскольку на это у неё банально не хватило сил. Она практически просипела свою просьбу, трясясь в беззвучных рыданиях и ревностно прижимая к боку искоса поглядывающую на страшного белого дядю резко притихшую девочку.
- Что не надо, шоколадка? Что такое и что не так? Или ты пытаешься меня обидеть? Я действительно выгляжу настолько ужасным и смертельно опасным? Прямо, как Фредди Крюгер? Серьёзно?
- Умоляю… Мы же ничего вам не сделали.
Хантер вновь осклабился, склонив голову на бок и с напускным умилением разглядывая эту душещипательную семейную сценку.
- Ну, это же прекрасно. Значит, вы чтите библейские заповеди. Но! – он неожиданно поднял руку с вытянутым вверх указательным пальцем, чем заставил мамашу панически дёрнуться. – Одновременно, нарушаете заповеди Священных Штатов. А это не есть хорошо. Но, так уж и быть. Сегодня я не стану никого из вас наказывать. Во всяком случае, не здесь и не сейчас. Для этого, по крайней мере, нужно и время, и более подходящее место. Зато!.. Зато я могу показать очень крутой фокус. Ты ведь любишь фокусы, да, Карла? И твоя мама, скорее тоже. Хотя и делает вид, будто ничего сейчас не хочет. Правда, глупо?
Похоже, только Карла всё это время зачарованно слушала и смотрела на вроде бы и красивого, но при этом всё равно страшного дядю с необычными глазами, молча кивнув тому в ответ и явно ожидая продолжения его неожиданному предложению показать фокус.
- Тогда ты не будешь против, если я одолжу твою очаровательную коробочку для твоих чудесных сокровищ? – Хантер вначале указал одним только взглядом на лежавшую на коленках девочки игрушку в виде ярко-зелёного чемоданчика с развлечениями, которую, скорей всего, её мама купила в одном из многочисленных магазинов автобусного терминала. Карла тоже посмотрела на неё, будто не сразу поняв или вспомнив, про что именно дядя ей говорил. После чего, вернее, после недолго раздумья снова утвердительно закивала.
- Какая добрая и щедрая девочка. И совсем-совсем не бука, в отличие от её мамочки.
Мужчина потянулся за игрушкой обеими руками, из-за чего именно мулатка сжалась ещё сильнее и буквально забилась в угол кресла, чуть было не сделав больно собственному ребёнку. Но, как ни странно, ничего другого, кроме жестяного чемоданчика он так и не подхватил.
- А теперь внимательно следи за моими руками. Потому что это чистейшее волшебство. Никакого мошенничества. Всё по-настоящему и всё взаправду.
Казалось, за ним наблюдали и слушали абсолютно все пассажиры автобуса рейса Нью-Йорк-Монреаль. Включая водителя Генри. Как будто он и вправду завладел их вниманием с помощью никому непонятной магии, возможно даже звучавшей в его странном голосе. Ведь за всё это время никому и в голову не пришло его остановить. В том числе и сейчас. Например, завалить на пол дружной группкой находящихся здесь мужчин. Почему же они этого не сделали? И почему продолжают следить за всеми его показательными выступлениями, как перепуганные до смерти кролики перед приближающимся к ним удавом.
