за собой дверь, я чуть не отрубаю пальцы одному из преследователей.
— Сука! — доносится до меня, но мы уже вихрем летим по улицам Дублина. Водитель так виртуозно лавирует между машинами, будто бы каждый день уходит от погонь, а может, ему просто безумно скучно; или пожалел юную девушку, которая явно попала в беду. В любом случае, узнавать мне некогда. Прошу высадить меня на Темпл Бар Дистрикт. Оглянувшись, я не вижу в потоке машин черного седана, затем, быстро расплатившись с удивленным водителем, выбегаю из машины.
— Девушка, может, вам нужна помощь? — звучит приглушенный расстоянием вопрос встревоженного таксиста, но я уже мчусь вниз по улице.
Через пару кварталов запрыгиваю в автобус. Покружив по городу еще около часа, убеждаюсь в отсутствии слежки. Домой я попадаю под вечер, ужасно уставшая, голодная и испуганная. Мама дремлет на маленьком диванчике в гостиной, и я, прокравшись в свою комнату, обессиленно падаю на кровать. Крупные слезы обжигают мои щеки, а подушка впитывает громкий, отчаянный всхлип. Не знаю, как долго я плачу, но вскоре, так и не сняв грязную одежду, заворачиваюсь в теплый плед и засыпаю.
Мое пробуждение похоже на предпоследний круг ада. Почему предпоследний? Да потому что, когда я встаю, ощущаю себя на последнем. Голова дико раскалывается на мелкие неравные части, тело ноет, как после кардиотренировки, во рту пересохло. Я подхожу к зеркалу и ною в голос. Вчерашний не смытый дождем макияж размазался слезами по щекам и засох черными потеками по лицу. Веки опухли после ночной истерики и беспокойного сна. Светлые волосы спутались и висят по обе стороны помятого лица длинными взлохмаченными прядями.
Да уж, ну и видок!
В голове начинают возникать картинки вчерашних событий, и я вдруг понимаю, что мой потрепанный вид — совершенно ничтожная проблема по сравнению с тем, что меня ждет. А если эти мужчины, которые вчера меня преследовали, все же выяснили, где я живу? Что, если они придут сюда? Если кому-то из них вдруг захочется выпить мою маму? У нее и так жизненная энергия на исходе…
Кожа головы вмиг холодеет от ужаса. А что, если действительно узнали? Я даже не могу обратиться за помощью, ведь меня либо сочтут сумасшедшей, либо попросту не смогут помочь. Мои преследователи не совсем люди, а потому обычному человеку спастись от них невозможно. Так что же делать?
От этих вопросов голова начинает болеть еще больше. Я накидываю на плечи вязаную кофту и выхожу в гостиную. Мама уже не спит, она сидит на диване и, поджав под себя ноги, читает книгу. Тусклые каштановые волосы собраны в небрежный пучок на затылке. Услышав, что я зашла, она поднимает на меня радостный взгляд, но тут же мрачнеет:
— Что с тобой, дочка?
— Все хорошо! — дергано отвечаю я. Мне правда трудно объяснить, что происходит, но не заметить, что у меня проблемы, невозможно. — У нас есть кофе?
— Да, у нас есть кофе. Перси? — Мама вопросительно изгибает бровь.
Я нервно дергаю плечами и достаю с полки банку. Отвернувшись от внимательного взгляда родительницы, я беру высокую чашку и насыпаю в нее две ложки черного порошка. Да, мне нужно взбодриться, и лучший помощник в этом деле — кофе. Чайник вскипает мучительно долго, и все это время я спиной чувствую взгляд мамы, но не спешу оборачиваться. Что я ей скажу? Залив кипятком напиток, добавляю в него изрядную долю сливок и пару ложек сахара. Как ни пытаюсь я оттянуть момент, но поговорить все же придется. Медленно поворачиваюсь и встречаюсь с мамой взглядом.
— Да, у меня проблемы! — выдыхаю я.
— Что-то в колледже или на работе? — аккуратно уточняет она, боясь спугнуть мое решение все ей рассказать.
Нельзя назвать меня слишком скрытным человеком. Мы с мамой много чем делимся, особенно с тех пор, как остались одни, вдвоем против всего мира. Но, заботясь о ее здоровье, прежде всего душевном, я не спешу рассказывать ей о проблемах, предпочитая решать все сама. Она не знает сумму счетов, оттого спит спокойнее, а я, в свою очередь, уверена в том, что ее маленький мир, ограничивающийся нашей квартиркой, не будет подвергаться ненужным нервным потрясениям.
— Да, то есть нет… — мямлю я, собираясь с мыслями. Подхватив корзинку с любимым печеньем и с чашкой в другой руке, сажусь рядом с мамой.
— Мне кажется, меня преследуют.
— Что ты имеешь в виду? — брови родительницы сходятся на переносице. — Кто преследует?
Я нарочно медленно отпиваю горячий кофе, раздумывая над тем количеством информации, которое могу сказать без последствий для маминого нервного здоровья. Но и молчать нет смысла. Если нам угрожает опасность, мама должна знать.
— Не знаю. Все началось с того, что к нам в бар пришел один посетитель, который хамил сначала Молли, а потом мне. Он даже хотел меня ударить, но его остановил другой посетитель. В общем, я не знаю, что произошло дальше, но на следующий день к нам в колледж заявился инспектор «Гарды» и сообщил, что тот мужчина, который доставал нас с Молли, погиб. Точнее, был убит.
— О господи… — мама закрывает рот ладонью, с ужасом глядя на меня.
— Я не знаю, кто его убил и зачем, но мне кажется, тот незнакомец, который его остановил, как-то причастен к его убийству.
— Но при чем здесь ты? Почему следят за тобой?
— Мне кажется, его люди, того мужчины, который, скорее всего, и есть убийца, следили за мной все это время и вчера появились в баре…
— Нужно срочно звонить в «Гарду»! — заявляет мама, подскочив с дивана, но я хватаю ее за руку, чуть не расплескав кипяток себе на колени.
— Нельзя! «Гарда» ничего не сможет сделать с такими, как эти…
— Как это не сможет? На любую силу найдется еще большая сила! — вскипает она, явно озадаченная моим смирившимся лицом. — Чего ты сидишь? Нужно что-то делать!
— Остановись, мама! Я рассказала не для того, чтобы ты сейчас билась головой о стену. Мне нужно подумать, что с этим сделать, а пока пообещай мне успокоиться! — я взглядом даю понять, что панику нужно отключить и взглянуть на проблему трезвым, незамутненным эмоциями умом.
— И что же делать? Что мы сами сможем сделать? Может, позвонить отцу? У него же были какие-то связи в кругах… — мама резко замолкает, не окончив фразу.
— В кругах бандитов? Ты это хотела сказать? — жестко отвечаю я. Вот кто-кто, но отец — это последний человек, к которому я обращусь за помощью. Он уже не
