Маленькая кубинская женщина опустилась на колени и осторожно притянула Эдриен в свои объятия. Она укачивала её, гладила ей волосы, и делала всё, чтобы утешить её.
День за днём Эдриен лежала на спине, снова и снова просматривая каждое бесценное воспоминание на пустом экране потолка. Она задёрнула шторы и выключила весь свет. Она не могла выносить яркий мир, в котором нет его.
Мария порхала туда и обратно, принося ей еду и напитки, которые оставались нетронутыми, а Луни неизменно оставалась рядом с ней.
Эдриен то приходила в сознание, то уплывала в бессознательное состояние, также как и её разум делал это в те моменты, когда горе было слишком глубоким, чтобы справиться с ним. В конечном счёте, она пришла в себя, проделав перед этим долгий окружной путь.
* * *
По сверкающим кремнистым пескам Морара Адам Блэк с высокомерным изяществом приблизился к своей Королеве.
— Где ты странствовал, мой менестрель? — спросила бархатистым голосом Королева Эобил. — Какие новые истории и развлечения ты собрал для меня?
— О, самую прекрасную из всех историй! Эпическое, великолепное приключение, — похвалился Адам, привлекая к себе внимание элегантных придворных.
Эльфы любили хорошие истории, чем обильнее были ухищрения, чем насыщеннее накал страстей, тем быстрее возбуждался двор. Они давно устали от счастливых концов; будучи сами неуязвимыми для страданий, они сходили с ума от восторга от борьбы и жертв смертных. Сама Королева была особенно неравнодушна к трагикомедиям ошибок, а этот рассказ очень хорошо подходил к её любимому жанру.
— Расскажи нам, шут, спой и сыграй для нас! — закричал двор Туата-Де Данаан.
Ярко сверкнула улыбка Адама. Он встретил взгляд своей Королевы и долго удерживал его.
— Жил однажды один смертный мужчина. Мужчина такой прекрасный, что даже сама Королева Эльфов заметила его…
Глаза Королевы ярко сверкали, пока она слушала, сначала с изумлением, чуть позже с очевидным волнением, и, наконец, с чувством, которое смутно напоминало раскаяние.
Лидия вздыхала, перебирая семена. Новый Год прополз мимо них так медленно, словно он путешествовал на горбатой спине улитки. И она даже не хотела вспоминать ту мрачную сцену, которая представляла собой Рождество. Зима спустилась на Далкит со всей своей мощью — противные переплетенные сосульки свисали со ставней, а проклятая дверь, ведущая к передним ступенькам, этим утром примёрзла и не открывалась, эффективно заперев её в своём собственном доме.
Лидия могла вспомнить время, когда она любила зиму. Когда наслаждалась любым временем года и всеми присущими им удовольствиями, которые они приносили с собой. Рождество когда-то было её любимым праздником. Но сейчас… ей не хватало Адриана и Илисс. «Возвращайтесь домой, дети. Вы мне нужны», — молча взмолилась она.
Звук раскалывающегося дерева резко раздался в воздухе, заставив её непроизвольно и резко поднять голову, отчего её драгоценные семена разлетелись.
Чертовски невнимательно с их стороны колоть дрова прямо под окном.
Лидия раздражённо поправила волосы и принялась собирать разбросанные семена. Она мечтала о цветах, которые она посадит — если когда-нибудь снова придёт весна.
Другой оглушительный треск сотряс Большой Холл. Она подавила совсем неподобающее леди ругательство и отложила свои семена в сторону.
— Прекратите это там! Кто-то пытается хоть немного думать! — закричала она.
Но оглушительный грохот продолжался.
— Мы не так уж и нуждаемся в дровах, парни! — прорычала Лидия в направлении замёрзшей двери.
Её слова были встречены ужасными скрипящими звуками.
— Ну конечно же. Вот именно! — Она вскочила со стула, вскипев от злости. В последний раз шум, кажется, донёсся… сверху?
Она вскинула голову.
Или кто-то решил, что было слишком холодно колоть дрова на улице или вместо этого весьма усердно превращал мебель в растопку.
Треск сопровождался звоном разбитого стекла.
— Дерьмо! — пробормотала Лидия, как дерзко заявила бы её прекрасная невестка. Она повернулась на пятках, подхватила юбки и помчалась по ступенькам как двадцатилетняя девушка. Прижав руку к сердцу, она летела по коридору, скользя мимо вытаращивших глаза служанок и напряженных солдат. Сколько же людей стояло и прислушивалось к этому безумному разрушению, пока она сидела внизу?
Только не детская, молила она, всё, что угодно, только не это.
Её сын никогда не уничтожил бы эту комнату своей мечты. Разумеется, он был немного не в духе, но всё же… Нет. Он определённо не сделал бы ничего столь ужасного. Не её сын.
Но ради всего святого, он все-таки смог. И он сделал это.
Дыхание обжигало ей лёгкие, в то время как она смотрела, ошеломленная увиденным. Её сын стоял в детской, окружённый искорёженной грудой ужасных изломанных кусков дерева. Он буквально разорвал на части мебель, с любовью изготовленную своими руками. На нём был только килт, и его торс блестел от пота. Вены на предплечьях вздулись, а руки были изранены и окровавлены. Его волосы цвета воронового крыла свободно свисали, за исключением двух боевых косичек на каждом виске. «Святые угодники, осталось только разрисовать его лицо в синий цвет, и она не узнала бы в этом человеке своего сына!» — подумала Лидия.
Хок стоял молча, его глаза были дикими. На его лице были пятна крови в местах, где он вытирал пот. Лидия смотрела, замерев от ужаса, как он наклонил чашу с маслом, поливая её содержимым обломки мебели, игрушек и книг, изумительного кукольного домика, безнадёжно раздавленных его гигантской яростью.
Когда он бросил на пол свечу, из её широко открытого рта вырвался тихий крик.
Языки пламени взвились, жадно пожирая осколки разбитых вдребезги мечтаний Хока и Лидии. Содрогаясь от боли и ярости, Лидия прижала руку ко рту и проглотила рыдание. Она отвернулась, прежде чем зверь, что когда-то был её сыном, смог увидеть её слёзы.
* * *
— Нам нужно что-то делать, — безжизненно пробормотала Лидия, беспомощно глядя на очаг в кухне.
Тэвис подошел к ней сзади совсем близко, его руки остановились в воздухе прямо над ее талией. Он наклонил голову вперёд и глубоко вдохнул её запах.
— Я поговорю с ним, Лидия…
— Он не будет слушать, — выдавила она, повернувшись кругом. — Я пыталась. Господи, мы все пытались. Он как какой-то бешеный пёс, рычит и брызгает слюной, и ох, Тэвис! Моя детская! Мои внуки!
— Я ещё даже не пытался, — сказал спокойно Тэвис, опустив свои руки, чтобы обнять за талию.
