Края его зрения потемнели, и его тело стало неподвластным, пока он наблюдал, как она шагает к дверям. Все в комнате метались и хватали ртом воздух.
Чернота окутала его и засосала под себя.
* * *
Макрам очнулся на спине в тюремной камере. Каменный пол под ним был сырым и холодным, а снаружи, сквозь прутья узкого высокого окна над ним, дул снег. Он лежал у задней стены камеры. Он помнил, как был в полусне, когда охранники Кинуса потащили его вниз, в тюрьму, под крики и насмешки других заключенных. Они раздавались повсюду вокруг него, особенно после того, как он пошевелился, чтобы отодвинуть камень, который колол его в поясницу. Они знали, что он проснулся, и им было что сказать по этому поводу.
— Принц, — позвал человек из соседней камеры, — они дадут тебе кое-что получше лепешек и чечевицы. Дай мне немного, и я не буду мочиться в твою камеру.
— Такая красивая одежда.
— Что ты сделал? Схватился не за ту задницу?
Макрам молча уставился в потолок. Всё, что ему сейчас было нужно это кролик, набитый соломой, и аналогия Тарека с окороком была бы полной.
В тюрьме так сильно воняло немытыми телами и фекалиями, что у него защипало ноздри. Ирония судьбы заключалась в том, что в тот день, когда брат посадил его в тюрьму, на нём была лучшая из его одежд. Макрам поднял руку, чтобы прикрыть рукавом рот и нос, и с отвращением обнаружил, что он мокрый. Он сел, надеясь, что это растаявший снег за окном, а не что-то более мерзкое, как предположил его сосед.
«Вот и всё», — подумал он. Как можно дальше простирать свою преданность Кинусу? Это должно было быть более внезапным, более кульминационным, возможно, даже разрушительным. Но вместо этого он просто почувствовал, что занавес был отдёрнут в сторону, чтобы показать то, что, как он уже знал, было там. Это были суровые, уродливые истины, и пока он смотрел на неровный каменный потолок, а заключенные кричали и глумились над ним, он изучал их.
То, что он прекращает защищать Кинуса, было далеко зашедшим выводом. Что он собирался с этим делать, вот вопрос, который он задал себе.
Будет ли он притворяться, что тюрьма может удержать его?
Он не хотел быть правителем. Он не хотел идти на войну со своим братом. Кинус был большим фанатиком, чем он когда-либо позволял себе верить, но он не хотел разрывать последнюю связь, которая у него была со своей семьёй. Он не был узурпатором. Макрам закрыл глаза. Брат, который был другом, исчез, если он вообще когда-либо существовал на самом деле. Макрам ничего не мог сделать, чтобы вернуть его, никакой услуги никогда не будет достаточно.
Пришло время служить чему-то другому, и у него был прекрасный пример, из которого можно было черпать вдохновение. Она служила своему народу каждым своим вздохом, каждым принятым решением, каждой битвой, в которой участвовала. Готовая пожертвовать собой, своими свободами, своим выбором, потому что чувствовала себя обязанной делать то, что было правильным для многих. Как он мог утверждать, что испытывает к ней какие-то чувства, если он даже не мог отстаивать что-то столь благородное, как она? Если он даже не мог постоять за свой собственный народ?
Насмешки превратились в улюлюканье и свист, крики, возвещающие о чьём-то прибытии. Макрам открыл глаза.
— Ну, что, достаточно низко пал? — раздался голос Томана из-под ног Макрама, которые были ближе всего к двери камеры.
— Думаю, что да, — сказал Макрам.
— Тогда я предлагаю тебе встать, — с отвращением сказал пожилой мужчина.
Макрам поднялся на ноги. Томан хмуро посмотрел на него. Его лицо освещал мигающий, колеблющийся свет факела. Повсюду вокруг него, из других камер, заключенные кричали и махали руками сквозь прутья, готовые схватить его, испортить его наряд в качестве небольшого возмездия. Томан, который всю свою юность прослужил солдатом, был невозмутим.
— Я буду с тобой, если ты решишь выступить против своего брата. Большинство сипахов и янычар поддержат тебя. Но твой брат не будет одинок в своих притязаниях. По крайней мере, половина Старейшин и их владения поддерживают его. Если ты выйдешь отсюда со мной, ты будешь воевать с ним.
Макрам крепче сжал руками прутья решетки.
— Я знаю.
Он уходил, чтобы укрепить Саркум, а не высечь искру, которая могла бы разжечь гражданскую войну.
— У меня есть контингент, ожидающий в восточном вади. Это было самое близкое, что я осмелился им сказать. Дворец сейчас похож на осиное гнездо, и твой брат готов арестовать любого, кто, по его мнению, поддерживает тебя или союз с Тхамаром. Тарек взял два десятка человек, чтобы отвести Султану и её людей к воротам, но кто-то поджёг конюшни.
Макрам почти улыбнулся. И, правда, свирепый страж. Самира, единственный полезный маг огня, которого он встретил в Тхамаре.
— Мы можем выбраться через гарем, — сказал Макрам.
Там были туннели, пути отступления для жён и детей, которых до сих пор не было у Кинуса. Туннели приведут его в направлении, противоположном главному дворцу. Он пошлёт Айзель найти фальшивые условия, и, если ему повезёт, то и письмо, которое Кадир отправил вместе с ними.
— И что потом? — спросил Томан, наклонившись поближе, чтобы говорить тише, хотя было невозможно говорить тише и быть услышанным из-за шума заключенных. — Мне потребуется время, чтобы консолидировать твою поддержку, если я захочу сделать это без упреждающей атаки Кинуса. Как ты думаешь, Тхамар поддержит тебя в гражданской войне? В интересах альянса?
Макрам пребывал в нерешительности.
— Они это сделают, но цена будет высока.
Она бы так и сделала. Он знал, что она пойдёт на это.
— Насколько высока? — спросил Томан с подозрением в голосе.
— Сначала давай уберёмся отсюда.
Макрам мог сообщить новость Томану, когда они не будут окружены заключёнными и охранниками, верными его брату. Томан хотел видеть его правителем. Она хотела, чтобы он был Чарой. Он не понимал, как он мог бы быть и тем, и другим, и он не допустит, чтобы она проглотила Саркум под знаменами Тхамара, чтобы достичь своих целей.
Томан отступил назад, когда магия Макрама вырвалась на свободу, и вся передняя часть камеры, прутья и дверь рассыпались вокруг него. На мгновение воцарилась тишина, но как только Макрам вышел на свободу, всё ещё оставляя за собой кровоточащие чёрные руины, вся тюрьма разразилась какофонией, призывающей его освободить их.
Томан протянул его меч и пояс. Макрам застегнул его.
— После вас, мой принц, — сказал Томан и поклонился.
ГЛАВА 30
Наиме помогла отцу сесть на скамейку в саду рядом с его комнатой. Погода дала им передышку от дождя, и она подумала, что ему было бы полезно подышать свежим воздухом, несмотря на холод.
Она была так благодарна, что выбралась из снегопадов. Снежные бури преследовали их всю дорогу от Аль-Нимаса и не прекращались до тех пор, пока они не начали спускаться по западному склону гор. Если бы не Тарек и его люди, которые довели их почти до Калспайра, она была уверена, что все они заблудились бы и погибли в снегу. Усталость от путешествия в сочетании с почти исчерпанными запасами энергии для подпитки заклинания, скрывающего их побег, истощили её. Наиме провела почти целый день в магическом сне после их прибытия во дворец.
Она не знала, нажила ли врага в виде Макрама. Насильственное использование её магии было крайней мерой. Поддерживал ли он по-прежнему идею об альянсе или нет, больше не имело значения, встал ли он на сторону Кинуса или выступил против него, Саркум не будет жизнеспособным союзником, пока их внутренний раскол не будет устранён.
Потеря его как Чары была опустошительной. Без него не будет никакого Круга. Она могла бы попытаться найти другого Чару, она уже знала, что Чара Второго Дома проживала в Нарфуре. Возможно, к тому времени, когда она найдёт остальных, появится шанс уговорить Макрама. Если его брат не заключил его в тюрьму или не приказал убить.
