- Ой… - А ведь я совсем забыла про него. А теперь, когда вспомнила, начала нехотя давиться от смеха. – Ну, как же, я ведь обещала тебя однажды научить.
- Точно. Такой точной пошаговой инструкции по изготовлению петард я еще не видел.
Теперь рассмеялся и он, и этот смех что-то всколыхнул во мне, что-то очень важное. Дэлл впервые, с тех пор как я переехала в этот особняк, смеялся. Смеялся, как свободный, не скованный ничем человек. Радовался, находясь со мной в одной комнате.
Я застыла, впитывая непривычные ощущения.
Как невероятно… как трепетно… как чудесно…
И в этот момент я с кристальной ясностью осознала, что именно должна сделать дальше. Без раздумий, без времени на анализ, именно так - в порыве чувств. Осознала и замерла, предчувствуя шаг вперед, который совсем скоро сделаю, уже не смогу не сделать. Вот только дам себе еще минуту, всего одну-единственную минуту – возможность побыть с ним вдвоем, когда нам обоим так хорошо.
Внутри будто свалились оковы, и на сердце вдруг стало легко. Ну, конечно. Как же давно следовало это сделать…
- Я могу еще научить тебя изготовлению водяных бомбочек…
- Да ну?
- И делать дымовые завесы.
- О-о-о! Это уже серьезно.
- А могу перепортить все часы в доме, потому что постоянно забываю, как их припаять проводами…
- Тебе и не надо это помнить.
Он улыбался. Улыбался так тепло, что мне делалось все яснее: только свободный человек может быть счастлив. И никто, ни единая душа в мире, не вправе отбирать у него эту свободу. И тем более, прикрывать свои деяния «любовью».
Даже я.
Тем более я.
Ведь не любовь заставила меня привязать к себе Дэлла, а страх. Страх потери. Но приобрела ли я хоть что-нибудь помимо горя, разделенного надвое, принудив дать мне кольцо? Не нужно было с самого начала совершать подобной ошибки. Именно их – ошибки – больно делать. А принимать правильные решения, как ни странно, не больно.
Какое-то время я смотрела прямо перед собой, а затем произнесла то, что нужно было произнести прежде чем… Просто «прежде».
- Ты прости меня, что я перевернула твое кольцо. Тогда, в баре… Я не хотела тебя обидеть.
- Я знаю, – отозвался Дэлл просто, и еще один тяжелый булыжник соскользнул с моего сердца. Стало еще свободней. Стало почти хорошо.
- И спасибо, что слушаешь меня сейчас. И слышишь. Это очень важно.
Он не отозвался. Просто смотрел на мой профиль, я чувствовала это.
- Я зря когда-то сделала это… зря…
- Что сделала?
- Ты веришь мне? В том, что я сожалею?
- Сожалеешь о чем, Меган?
- Я сожалею, правда. Я не должна была… ты только прости меня, ладно?...
- Простить?...
Он напрягся. Замолчал. Начал понимать.
- Прости, что я привязала тебя к себе, – прошептала я. – Если сможешь. Я была неправа.
Теперь мой подбородок дрожал. Не обращая внимания на трясущиеся внутренности, я медленно стянула с пальца его кольцо.
- Вот он, твой настоящий подарок, Дэлл.
Он сидел, не шелохнувшись. Застыл – только что был теплым и вновь застыл. Нет, не будет больше прежних ошибок. Хватит… между нами и так все эти дни стояли морозы, пора уже перестать понижать температуру. Пусть хоть один раз я смогу сделать что-то правильное.
- Возьми его, пожалуйста, – попросила я мягко, но настойчиво.
Рука медленно протянулась вперед; кольцо легло на теплую ладонь.
- Вот. Оно твое, а не мое. Пусть все вернется, как должно было быть.
Я улыбнулась и стерла готовую соскользнуть на щеку слезинку.
Пусто.
Оказывается, на душе может быть не просто пусто, а совершенно глухо.
Радоваться.
Ведь нужно радоваться? Или уже не нужно? Почему здесь, в темной комнате, среди горы подарков, с бутылкой в руке может быть так странно, так непонятно одиноко? Когда и зачем стерлась тонкая грань между «плохо» и «хорошо», почему шаг вперед может отшвырнуть на милю назад, а сидение на месте войлоком тащит в неизвестном направлении? Куда двигаться, если потерялся?
День рождения…
Дэлл не помнил, где и когда родился на самом деле – жители Уровней отмечали не что иное, как день попадания в этот мир, день «перерождения», день изменения судьбы. Осталось лишь название, притянувшееся следом из чужого теперь уже прошлого. Притянулось и прижилось, сделавшись новой причиной для праздника. Того самого, который Дэлл сейчас не ощущал.
Развешанные на стенах шары в темноте казались нанизанным на нитку белесым мутным виноградом. Опустевшая комната все еще хранила неосязаемые голоса и звуки музыки, доносящиеся из недавнего прошлого.
Иногда в жизни все просто и понятно, а иногда ты сидишь вне места и пространства – потерянный, обессиленный, избитый противоречиями и более не знающий, что предпринять. Мысли имеют тенденцию утомлять, утомлять так, что иногда хочется кануть в небытие.
Свобода… Рабство от самого себя и собственного бессилия.
Дэлл облокотился о картонный ящик, накрытый бархатной тряпкой – угол для подарков, – ненадежная конструкция промялась под локтем, ткань обвисла. Хлебнул джина прямо из горла и закрыл глаза.
Не хотелось видеть ни комнату, ни этот дом. Хотелось только одного - наконец понять, почему сбывшееся желание не принесло ни радости, ни удовлетворения, а долгожданная «победа» столь ощутимо пахла тиной.
Он проснулся уже под утро, под перестук дождевых капель за окном – первая весенняя оттепель повисла над городом мокрой серой пеленой – и огляделся. Пол, под ногами бархат, в спину врезался угол коробки, в руке пустая бутылка джина. Остатки пролившегося алкоголя блестели на полу полувысохшей лужей; часть тряпки пропиталась кислым ароматом.
На лестнице раздались шаги; что-то зашуршало.
Дэлл поднялся - от резкой смены позиции на мгновенье потемнело в глазах, потряс головой и, шатаясь, направился прочь из комнаты, где проспал всю ночь на полу.
*****
Нехитрый багаж, состоящий из двух сумок, был упакован – вещей не много, добра не нажили, денег не скопили. Я в последний раз оглядела комнату со скошенным потолком: матрас заправлен, все чисто, прибрано, аккуратно, все точно в том же состоянии, как и было до моего прихода.
Кредитка с логотипом банка Нордейла осталась лежать на тумбе. Рядом с ней теперь покоились и ключи от дома; тихо стучался в единственное стекло под потолком дождь.
Все. Пора в путь. Прочь из чужого особняка в собственную квартиру.
Он стоял в дверях – небритый, лохматый - и очевидно не знал, что сказать; мятая рубашка, взъерошенные пятерней пряди и скрытая растерянность в глазах.
