Тан заметил Маргред — новое тело, нового «хозяина» — и, превратившись в огненный шар, рванулся к ней сгустком ярости и воли, удар которого лишил ее остатков самообладания и отправил на самое дно. Она отчаянно старалась вернуть себе равновесие, ощущение реальности, способность дышать.
В воде у тебя по-прежнему есть сила…
Но она не могла дышать.
В глазах у Маргред потемнело, но уголком глаза она заметила, как, похожий на большого черного тюленя, в пузырьках воздуха к ней устремился Дилан. Слишком поздно! Злоба и ненависть Тана ошеломили ее. Он был огнем — неистовым, голодным, яростным и настойчивым. Он набросился на нее и принялся пожирать, жадно глотая нежные ткани ее губ и глаз, тайные уголки ее лона и души, иссушая ее тело, вторгаясь в самое сокровенное, стремясь подчинить ее своей воле. Маргред испуганно отпрянула. Он был силен, намного сильнее ее, элементаль, поставивший себе целью уничтожить противника. Она была всего лишь человеком, а Калеб погиб.
На один краткий миг искушение коснулось ее обнаженных нервов и ярким пламенем вспыхнуло в мозгу. Если Тан вселится в нее, подчинит себе, станет ее личным демоном-любовником, может быть, она вновь обретет бессмертие?
Есть вещи похуже смерти…
Правильно.
Она перестала думать. Перестала дышать. Она чувствовала, что ее сердце — слабое, человеческое, разбитое сердце — еще бьется. Она пока не потерпела окончательное поражение. Но если Калеб умер… Осознание мучительной потери судорожной, острой болью пронзило ее. Что же, теперь только от нее зависело, станет его смерть напрасной или нет. Она потянулась к воде, призвала силу и впитывала ее как губка, жадно глотала, как благословенный нектар. Сила вдохнула в нее жизнь. И кровь забурлила у Маргред в жилах, опьяняя, словно молодое вино.
Она ощутила удивление демона, неимоверное удивление и боль, когда магия поднялась в ней, как приливная волна, затопила ее, окружив сверкающим ореолом, накрывая их обоих, заставляя его отступить и покинуть тело Калеба. Она набросила на него свой дух, стремительный и сокрушающий, как гребень волны, сверкающий, как отборный жемчуг.
«Тан, я свяжу тебя!»
Она выплеснула свою душу, растянув ее, как сверкающее серебряное покрывало, которое накрыло его и захватило в ловушку, удерживая шар расплавленного стекла, в который превратился демон. Его ярость пульсировала внутри, ярким светом озаряя полупрозрачные стенки шара. Цвета и краски смешивались и теснили друг друга на изогнутой поверхности — красный и синий, зеленый и золотистый, — а Тан отчаянно рвался из заточения, чтобы сжечь ее. Но один слой накладывался на другой, с каждым разом становясь все плотнее, крепче и непрозрачнее, истощая ее силу и уничтожая его дух.
Слои силы продолжали ложиться друг на друга, заточая его в непроницаемую оболочку, в огромный, сверкающий сине-зеленый шар, пока наконец адский огонь демона не погас окончательно.
И тогда на нее обрушилась чернота.
* * *
Мэгги…
Она парила в невесомости. Ее сущность растворилась в приливах и отливах, в пене волн и дыхании моря. Она не чувствовала своего тела и не думала ни о чем. Боли не было. Памяти тоже. Неужели это и есть смерть? Тогда она очень уютная и спокойная.
Есть вещи похуже смерти…
Ох, Калеб…
Резкая боль вдруг пронзила ее, как луч ослепительного света в полной темноте. Она заморгала, щурясь и пытаясь и дальше остаться невесомой, парить в прохладной, тихой глубине.
— Мэгги!
Голос не давал ей забыться. Он был резким и настойчивым, от него расходились круги по воде, как от камня, брошенного в стоячую воду. Он будоражил и тормошил ее, тянул к свету. Она барахталась, сопротивляясь и задыхаясь. Она не хотела двигаться. Она не хотела вспоминать.
«Калеб погиб…»
— Мэгги, любимая, очнись.
Голос его не походил на голос умершего. Он звучал… хрипло. Расстроенно.
Открыв глаза, она увидела его измученное, осунувшееся лицо, склонившееся над ней, которое туманным пятном выделялось на фоне ясного неба. Она растерянно заморгала. Откашлялась.
— Где мы?
Селки не попадают в Рай…
Калеб издал какой-то странный звук, нечто среднее между смехом и стоном.
— Ты лежишь на палубе. Дилан вытащил тебя из воды. Он спас нас обоих.
В поле зрения Маргред появился Дилан, тенью вставший за плечом Калеба.
— Напрасная трата времени и сил. Ты все равно умрешь от кровопотери. Если, конечно, не собираешься сделать что-нибудь с этой пулевой раной. Ага, смотри-ка, она сразу пришла в себя, — с удовлетворением в голосе отметил он.
— Заткнись! — распорядился Калеб.
«Он умрет от потери крови…»
Маргред с трудом приподнялась и села. Руки у нее горели огнем. Ноги, исцарапанные о камни, кровоточили. Болело и протестовало все тело — суставы, легкие, горло, живот, — как если бы магия, наполнившая ее, растянула ткани и сосуды, а потом смешала их в кучу, вышвырнув за ненадобностью все лишнее.
Калеб выглядел еще хуже — он тонул, его избивали, в него стреляли! — губы у него посинели, лицо осунулось и посерело, в глазах притаилась безмерная усталость. И незащищенность.
От волнения и беспокойства сердце Маргред билось с перебоями.
— Тебе нужен врач. — Она повернулась к Дилану. — Ты должен отвезти нас на своей лодке.
— Я, как всегда, к вашим услугам, — сухо ответил Дилан. — Что-нибудь еще?
Калеб покачал головой. Лицо его исказилось от боли.
— Мы должны остаться здесь. И вызвать по радио патруль береговой охраны.
Дилан удивленно приподнял брови.
— Для чего? Я мог бы доставить вас обоих на Край Света еще до того, как их катер доберется сюда.
— Убит человек, — пояснил Калеб. — Начнется следствие. Я должен оставаться рядом с телом до тех пор, пока место преступления не будет огорожено и осмотрено.
— Ох, перестань! Ты и вправду намерен привлечь хумансовскую полицию к расследованию того, что здесь произошло? И что ты им скажешь, хотел бы я знать?
— Правду, — ровным голосом ответил Калеб. — Столько, сколько смогу. Уиттэкер последовал за нами сюда, выстрелил в меня и ранил, а я убил его в порядке самозащиты.
— А как ты собираешься объяснить чудесное воскрешение давным-давно исчезнувшего брата-селки?
— Никак. Я вообще не собираюсь упоминать о тебе. Я хочу, чтобы ты вместе с лодкой убрался отсюда до прибытия полиции.
— Я не хочу, чтобы они появлялись здесь. Это мой остров.
— Твой?
Братья уставились друг на друга, как два котика-самца на лежбище.
— Да. — Улыбка Дилана была острой и ранящей, как нож. — Он достался мне в наследство от нашей матери.
