Мужчина в цилиндре недовольно проворчал.
— Он уже минуту лежит перед вами. На бумажке.
— Вижу. Сейчас все посмотрю…
И она застучала по клавишам.
До конца рабочего дня остался час.
Что именно так повлияло на нее?
Война? Или жизнь в доме Дэйна?
И если в первом месте она училась выживать, постоянно толкала себя вперед, знала, что если остановится, то погибнет, училась выносливости, то во втором была тихо и беспричинно счастлива. Да, потеря памяти причиняла дискомфорт, но наряду с этим Ани ощущала и кое-что еще — свободу. Полную свободу от старой себя, привычек, от кого бы то ни было — даже от Дэйна, потому что тот умел «не давить». Возил ей журналы, куклы, покупал книги, но оставался невидим и неощутим — никогда не мешал. Хочешь читать? Читай… Хочешь учиться рукопашному бою? Пожалуйста. Нужны бухгалтерские документы? Привезу.
Не мудрено, что она «прикипела» к бывшему врагу, который на деле оказался совсем неплохим человеком и… болезненно это признавать — заботливым мужчиной.
Живя с ним в одном особняке, она не занималась ничем другим, кроме поиска себя. Какая она — какая на самом деле? Что любит, к чему тянется, чем бы хотела заниматься, даже если пока не умеет?
То были счастливые времена — почему-то это стало заметно только теперь.
Кололо лишь одно — жаль, что все было «не по-настоящему». Что ее никогда не приглашали на свидание, никогда не подбадривали искренне, никогда не читали на ночь, потому что хотели. Ее просто терпели…
Но спасибо на том, что «терпели» так, что до поры до времени этого не было заметно.
В прикрепленном справа от двери почтовом ящике что-то белело — письмо, счет, газеты? Она не выписывала корреспонденцию.
Под пальцами хрустнула плотная бумага. Отперев нижний замок, Ани подхватила выскользнувший в руки конверт. Письмо? От кого?
Вошла в квартиру, заперла за собой дверь, разулась и повесила сумочку на стул. Тут же принялась вскрывать бумажную упаковку.
Первым обнаружилось фото: она, парящая в воздухе, с прилепившимся, словно пиявка, инструктором за спиной. Счастливая, с растрепанными волосами и широченной улыбкой во все лицо.
Прыжок с парашютом — их прыжок… А на обороте надпись: «Всегда гордился тобой. И всегда буду»
А когда в ладонях сверкнул диск — видеосъемка с того дня, — она быстро и часто заморгала. Не надо слез, не надо, это просто память. Хороший, добрый жест. Просто так и от души…
Не надо плакать, не надо.
Их снимали инструктора, и камера ухватила все: непрекращающийся шум ветра в микрофон, шорох синей с желтым ткани, когда они одевали костюмы, лязг карабинов, щелчки многочисленных застежек, ее до смерти перепуганное лицо, и это несмотря на то, что она казалась себе в тот момент храброй, очень храброй. Его лежащую на спине косичку — тогда еще с бусинами — шнурок в нее она вплетет позже, — синеву безоблачного неба, белозубую ухмылку Дэйна, подбадривающие слова Крейга — он поднимется с ней в самолет, а после будет долго убеждать, что сейчас надо прыгать. Что? Нет, не через минуту, сейчас…
В этот вечер Ани заездила видеозапись «до дыр» — проматывала ее то назад, то вперед и иногда делала паузы — всегда в тех местах, где лицо Эльконто оказывалось запечатлено крупным планом.
Здесь он смотрит на нее со смехом, здесь с восторгом, а здесь, кажется, даже с нежностью… Всегда открыто, всегда искренне, всегда так… честно. И ни разу за весь битый час перемоток у нее не возникло ощущения, что в тот день ее «терпели» — наоборот, по-своему любили, и даже наслаждались компанией…
И хорошо, и больно, и обидно.
Хороший подарок. Добрый.
Ани смахнула с щеки слезу и, несмотря на то, что пообещала себе, что не будет больше курить, и с утра следовала этому правилу — потянулась за сигаретой.
* * *
На следующий день, находясь на работе, она скисла полностью.
Постоянно делала ошибки в заполнении карт, не чувствовала вкуса кофе, не видела лиц тех, кто стоял перед стойкой, а все потому, что настроение сползло до отметки «так тебе и надо».
Эмоции вышли из-под контроля и теперь бушевали внутри, как пьяный и вольный ветер, чувства разрывали по швам, Ани «таращило» в противоположных направлениях.
И это все из-за видеозаписи.
Из-за нее и из-за фотографии с той надписью. А еще потому, что она скучала по нему — по Дэйну. Скучала отчаянно, до невозможного сильно, почти дошла до безумия, и от этого злилась.
Ну, что с ней произошло? Что? Откуда все это взялось, и почему именно вчера?
Да нет, не вчера, — шептал внутренний голос, — все это появилось гораздо раньше, только скрывалось под дымкой из других чувств. И так было проще.
Да, проще! — вела она борьбу сама с собой. — И пусть так будет и дальше. Пусть я навсегда забуду, что он существовал, пусть никогда больше не вспомню его лица. Хватит! Не хочу, не хочу, не хочу…
А душа тосковала. Душе было наплевать на слова, на чьи-то поступки, собственную логику, на доводы и бесконечно звучащие в голове голоса — душа плакала. Пусть он придет, пусть просто случится чудо — все равно как, — но придет. И будет «дальше». Хорошее, чудесное, несмотря на невозможность подобного, «дальше».
Целых три часа, плавая от левого края стойки к правому и шурша бумагами, она кляла себя, на чем свет стоит. Щелкала клавишами и называла дурой. Улыбалась клиентам и мысленно обещала себе, что если так пойдет и дальше, она собственноручно вставит себе в ухо шомпол и прочистит мозг ватным тампоном. Целых три часа маялась, скулила, ненавидела, изнывала от тоски, а потом увидела его и не поверила своим глазам.
Увидела. Дэйна.
В тот момент, когда высокая — на голову, а то и на две выше — мужская фигура возникла в дверном проеме, и Ани решила, что воображение сыграло с ней дурную шутку, она как раз выискивала причины для того, чтобы вновь объявится в его особняке.
Но что сказать? Что хотела бы забрать кроссовки — они были крайне удобными? Что решила попробовать испечь десерт из той книге, что осталась лежать на его подоконнике? Спросить, не займет ли Дэйн на время сборник рассказов, а то хорошую книгу так сложно в последнее время найти?
Она жалкая. Просто жалкая! Она ищет причины, чтобы вновь подкатить к тому, о ком должна была забыть еще несколько дней назад. Она не может справиться с собой, потому что слаба и глупа одновременно. Она, похоже, дала слабину и влюбилась — ну уж нет! — в того, кого должна ненавидеть до конца жизни.
Это период,… это накатила волна,… это пройдет.
Просто тот, на кого она смотрела в этот самый момент — Создатель, как он мог здесь очутиться? — в жизни оказался куда лучше, чем все те мужчины, которых она знала до того. Он оказался внимательным, нежным, заботливым, честным (относительно) и просто… замечательным. Лучшим для нее, несмотря на кровоточащую душу.
