Уехать, бросить сражавшихся за меня мужчин, не могла. И хотя понимала, что делаю очередную глупость в жизни, ничего не могла с собой поделать.
Спрыгнув с коня, собрала несколько лежащих под ногами довольно крупных, увесистых камушков и, забравшись в седло, развернула своего иноходца. Я на всем лету вернулась к сражающимся мужчинам и теперь мне было видно, где свои, где чужие — день вступал в силу, а солнце щедро делилось светом.
Размахнувшись, первый камень бросила в голову здоровенному дядьке, тем самым облегчила задачу Бюсси, второй и третий камень достигли затылков, стоявших ко мне спиной господ.
— Есть! — воскликнула я, швыряя последний камень и спрыгивая с коня, побежала к мокрому от пота, раненому в плечо Шико. Пробегая мимо Бюсси, увидела боль в его глазах. Но мне было все равно до его чувств. Он упустил свой шанс. То, что произошло между нами уже не изменить, — Как вы, господин Шико? Вы ранены?
— Все хорошо, сударыня, небольшая царапина, — улыбнулся шут, — Поспешим, господа. А не то еще кто-нибудь проснется в этом доме.
Послушавшись его, мужчины сели на своих лошадей и мы, наконец, смогли покинуть это место. Направляясь в Париж, каждый думал о своем. Лошади летели, словно за ними гналась стая волков. Я ни о чем не думала, совсем. На душе было легко, тьма от меня отступила.
Но остановиться на привал все-таки пришлось. Конь Карлоса споткнулся почти на ровном месте и чуть не сбросил седока. Парень чудом удержался в седле.
Пока Луи и Карлос осматривали скакуна, я занялась Шико и, не смотря на его протест, все же сделала то, что могла в таких походных условиях. Небольшим количеством воды промыла запекшуюся рану и перевязала, бинтом послужила чистая сменная рубаха Бюсси, которую, тот взял с собой в дорогу.
— И все-таки господин Шико, как вы меня нашли? — спросила я, перевязывая шута.
— Случайно, — поморщившись, ответил он. — Мы не знали, где вас искать, и поехали на удачу. Я встретился с Бюсси и, когда узнал причины вашей размолвки, понял, что вы в опасности, но пока наводил справки, вы исчезли. Сутки мы бродили в округе, выспрашивали у местных, не видели ли они ничего подозрительного? И, конечно, никто ничего не видел, в чем лично я и не сомневался. Ваше похищение было продумано до мелочей. Но я увидел одного господина, он направлялся на рынок, и проследив за ним, я сделал определенные выводы. И к счастью, оказался прав. Ведь семечки были куплены для вашего Роки? — спросил Шико, присаживаясь на траву.
— Да. Я попросила. Но кому я могла помешать настолько, что меня решили так надежно спрятать?
— Вот и я задавался этим вопросом, сударыня, и не один раз. И знаете, что я думаю?
— Что, сударь? — ответила, присаживаясь перед ним на корточки, продолжая нашу беседу.
— Мне думается, что тут не обошлось без нашего любимого герцога…
— Нет, не думаю. Я видела своих похитителей.
— Вот как? Стало быть, вам, действительно, грозило не только заточение… Кстати, а кто вас похитил?
— Одна дама, скрытая вуалью, я её не узнала, но господин от меня не прятался, это был господин Феррье.
— Смерть Христова! — воскликнул Бюсси, они с Карлосом как раз подошли к нам.
— Да ведь это же лейб-медик королевы-матери. Да, сударыня…, благодаря услугам этого господина, мы могли никогда больше с вами не увидеться.
— Мы могли с вами не удивиться не только по этим причинам, господин де Бюсси. И вы их знаете не хуже меня, — ответила, поднимаясь и выпустив Роки из мешка, пошла с ним в тень кривого вяза. Разговаривать с Бюсси мне хотелось сейчас меньше, чем когда-либо.
— Что с конем? — поинтересовался Шико у Карлоса, тоже поднимаясь с земли.
Граф подошел ко мне. И нерешительно, дрогнувшим голосом, спросил:
— Как вы себя чувствуете, сударыня?
— Отлично! Лучше всех, разве не видно? — засмеялась я, отстранившись.
— Катрин, нам нужно поговорить. Позвольте объяснить вам…
— Что объяснить, сударь? То, что вы не любите меня и никогда не любили, я знаю и без ваших объяснений. То, что вы совершили, не имеет никаких объяснений. Я не хочу больше вас ни видеть, ни слышать, — я отвернулась от человека, который совсем недавно, был всем для меня. Как же я ошибалась, принимая свой вымысел, за правду.
— Значит, так?
— А что вы ожидали, после всего? Что? Неужели думали, что брошусь в ваши объятья?
— Выслушайте меня, сударыня, прошу вас. Я виноват только отчасти. В тот вечер, королева Марго вовлекла меня в свой разговор и, наверное, я так думаю, что-то подмешала мне в кубок с вином.
— Но зачем вы оказались в обществе Маргариты? Вы были… близки с ней? Да?
— Да. Был, — ответил он без колебаний, — Самое страшное, я совсем не помню, что было после, в ту ночь…, я не помню, что причинил вам. Наверное, это было нечто ужасное. Но я не помню, ничего. Несколько дней провел в постели, и, когда пришел в себя, никак не мог понять, что случилось, и почему вы исчезли. Катрин, то зло, что я причинил вам, оно было не намеренным. Я сожалею…
— Сожалеете? Как мило, сударь… вам повезло. Вы не помните. А мне, что делать мне? Как мне вычеркнуть из памяти боль, страдание, тот плевок в душу, который вы совершили? Как? Молчите? Не знаете?
— Катрин… Поймите же меня, наконец! Я не знал…
— Замолчите! Слышите! Замолчите, Луи! Я не хочу больше быть вашей женой, — меня трясло от нашего разговора, я снова почувствовала ту боль, тот его взгляд, полный животной страсти, злости. Каждый раз я буду вспоминать ту ночь. Нам никогда уже не стать такими, как прежде. Я это понимала и он, думаю, тоже. Видела, как Бюсси склонил голову.
— Но мы же…
— Нет, не мы, только вы и только я…, —как же мне было больно в этот миг, но я не могла иначе и продолжила, — "Нас" больше нет, господин де Бюсси!
Прощайте, сударь, — развернулась, чтобы уйти, но услышала Луи, он не спешил сдаваться.
— Не так быстро, сударыня! Вы все еще моя жена, Катрин…
— Жена? К несчастью, я это помню, а вот вы вряд ли вспоминали о таком обстоятельстве в объятиях королевы Наваррской, не так ли? — высказала с горькой обидой.
Он побледнел и, сжал губы, пересиливая себя.
— Я никуда вас не отпущу! — с этими словами граф развернул меня к себе, и крепко схватив за плечи, принялся целовать в шею, лицо, губы. Я замерла статуей, испытывая невероятное отвращение к его поступку. Словно меня целует не собственный муж, а чужой незнакомый мне мужчина. Ткань платья соскользнула с моего плеча, и тут сеньор д'Амбуаз отстранился, уставившись на зажившую и уже не причиняющую боль отметину от его плетки.
— Что это?
— Плеть, сударь. Вам нужна не жена, а наложница…, вот какую участь отвели вы мне, Луи. Боюсь, мне не справиться с этой ролью, — ответила сквозь слезы, возвращая ткань на место.
