— Я знал, что ты мне изменяешь! — возопил он, тыкнув пальцем в неудавшегося самоубийцу, который все еще сидел у стража в ногах, — Что это за хмырь?! И что, он лучше меня?!
Мужчина неожиданно быстро оказался около них.
— Боюсь, вы неправильно поняли ситуацию, господин… — попытался вежливо все объяснить страж, но по лицу собеседника видел, что это совершенно бесполезно.
— То есть ты меня тупым сейчас назвал, что ли?!
— А чего ты на него орешь, он не виноват, что ты и правда тупой!
— Ты его защищаешь?! Изменщик!
Они начали грязно переругиваться и несчастный страж подумал, что они очень друг другу подходят.
— Если вы продолжите, я вынужден буду сообщить начальству, и вам выпишут штраф за нарушение общественного порядка… — снова попытался он вразумить мужчин.
— Чего ты там вякнул?!.. — одарил его прилизанный бешеным взглядом. И полез на него с кулаками… Нет, ну это уже совсем наглость!..
— В сам дворец проникнуть не такая уж большая проблема, — граф Сибанши, имевший опыт в таких делах, даже не сомневался, что все получится; они уже дошли до нижних полукружий-этажей, лестницей поднимающихся к самому дворцу, когда решили обсудить детали плана, — А вот как в Лабиринт пройти, я не уверен. Там охрану пару лет назад неплохо усилили. Кажется, был инцидент с сыном какого-то человеческого аристократа из Визамии. Захотел мальчишка в Лабиринт — иди в Лабиринт! Раньше никого не останавливали, а тут сына этого аристократа даже не предупредили, ЧТО это за Лабиринт. Конечно, он из него не вышел, и отряд спасательный Заблудшего не нашел. Был пусть и небольшой, но неприятный скандал. Там еще вроде Вольмская княгиня плеснула масла в огонь, прислав свои соболезнования с формулировкой «Ученье — свет, а неученье — смерть!». После этого визамские послы так распсиховались, что пришлось ставить охрану на Лабиринт.
— Всегда было интересно, почему вольмцы и визамцы так другу друга не любят? — поинтересовался Дор.
— Да у них что не столетие, то большая войнушка была до вступления в Содружество! С тех пор и не терпят друг друга… Это уже скорее даже традиция. Форма общения, что ли. Мне вот гораздо интереснее про Лабиринт Йешшей послушать, раз уж мы туда путь держим.
Пока граф пробивал им пропуски во дворец под чужие документы, которые Дор ловко вытащил у более-менее подходящих по комплекции разумных, Бор плел им довольно сложную обманную личину. Долго ее держать бы не получилось, но если внутрь попадут, она уже не сильно и нужна будет. Они сидели втроем в переулке между домами на ящиках.
— Лабиринт Йешший — это что-то вроде такого своеобразного храмового комплекса. Йешший — один из сыновей Отца-Дракона, как вы знаете, от смертной. Если верить легендам, он погиб, пытаясь защитить людей, принявших Отца-Дракона своим Богом, от гнева Темной Госпожи, их создательницы. Отец-Дракон принес в жертву любимого сына, чтобы спасти людей…
— Уж прям так все и было! Почему Мать-Земля в драконьих мифах всегда какая-та отбитая злобная стерва, которой расхреначить полмира — дело принципа? — возмутился Дорик.
Ева прыснула в кулак.
— Так вот. Отец-Дракон принес сына в жертву ради спасения людей, и через тридцать три дня его сын Йешшей возродился богом Самопознания и Суда. И вот на территории Императорского Дворца частично сохранился древний храм, посвященный Йешшею. Состоит он из лабиринта с жертвенным алтарем по центру, и любая выбранная человеком дорога ведет к нему. Ни один человек, зашедший в лабиринт, выйти из него уже не сможет. Как Йешшей принес в жертву себя людям, так и люди теперь приносят себя в жертву ему. Честно говоря, как по мне, весь лабиринт — это и есть жертвенный алтарь…
Бор с Дором посмурнели еще сильнее.
— В том, что мы делаем, есть вообще смысл?.. В смысле, если Шура… — начал Бор.
— Думаю, да, — перебила Ева, — Есть у меня одна надежда. Возможно, Шарам перенес ее сразу в Лабиринт, а не ко входу. Вдруг не зашла бы?
— Ну и какая разница? — поторопил Дор.
— Тогда получается, — Ева немного неуверенно улыбнулась, — что она не заходила в Лабиринт. Может… даже скорее всего, это шанс. Ведь выйти не может тот, кто зашел. А ритуалы надо соблюдать точно.
— А может это все со мной происходит, потому что я не молюсь Отцу-Дракону? — предположила я, — Эй, Отец-Дракон! Неужели ты такой мелочный?!
Я продолжала идти, стараясь не замолкать ни на мгновение. В тишине становилось жутко, а в голову лезло слишком много ненужных сомнений и вопросов. Почему-то в этом месте они одолевали, словно рой оводов или мошек летом у речки. Но я с завидным упорством от них отмахивалась, разговаривая сама с собой о всякой ерунде. Или вслух придумывая, какой будет наша с Рашем первая брачная ночь. Во всех животрепещущих подробностях. Если здесь есть монстры, то пусть им станет неловко!
Я усилием воли держала голову прямо, но иногда все-таки поворачивалась назад. Честно говоря, я даже надеялась увидеть какого-нибудь жутика, чтобы можно было проораться вволю и сигануть со скоростью зайца, забыв обо всем, кроме необходимости двигать булками… Но максимум, что меня ждало, когда я оборачивалась, это изменения ландшафта. Например, в прошлый раз поворот в метре сзади, из которого я вышла секунду назад, вдруг стал длиннющим, ну просто бесконечным коридором вдаль.
Я никогда особо смелой не была. Ну то есть, да, чувство самосохранения у меня слегонца отбито — может в детстве уронили? — и я зачастую до последнего не понимаю, что происходит что-то, опасное для жизни и здоровья. Но когда все-таки понимаю, подвигов от меня ждать не приходится! Коленки трясутся, мозг отключается, и единственная надежда — что кто-нибудь все-таки меня спасет.
Я переставляла тяжелые ноги, декламируя пафосно-слащавый стишок, который вычитала в сборнике, подаренным мне Лукой. Когда же это было?.. Забавно! Вот стишок помню, а когда Лука мне его подарил — нет… Хотя он столько книжек мне дарил — не счесть. Сколько лет мы уже знакомы-то? Он почему-то до сих пор считает, что что-то мне должен. Често говоря, меня это раздражает. В смысле, сделала ли я на самом деле для него что-то хорошее? Ведь просто использовала его историю для статьи… Что это была за статья там?.. Не важно! Важно, что он просто под руку попался, но ведет себя иногда так, будто я лично ему жизнь спасла. Почему-то это заставляет меня чувствовать себя… ну, какой-то нехорошей.
Шура-Шура! А когда это тебе вдруг стало не все равно, хорошая ты или нет? Вроде всегда считала, что «хорошо» и «плохо» — это размытые понятия, смысл существования которых — контролировать поведение разумных! И не то что бы это плохо, контролировать разумных еще как надо, а то таких дел наворотят… А навязать чувство вины за свою нехорошесть и поощрять за попытку быть хорошим, как это понимается в данном историческом периоде — это вообще идеально. Но тебе-то с этого что?
Кажется, я попалась в эту ловушку! Потому что чувство вины за свою нехорошесть давило на плечи. Боже… только не говорите… что это у меня совесть проклевывается?..
Я попыталась отвлечься и решила подумать о Раше. Но вместо радостных мыслей о том, как я буду брать эту крепость, в голову лезли, казалось, решенные вопросы. Или просто закопанные поглубже.
Насколько правильно я поступаю, навязывая ему свои чувства?.. Даже зная о том, какими проблемами это может для него обернуться? Даже зная, что для общества такая связь — все равно что я тоже была бы мужчиной? Даже зная, что ему сейчас, мягко говоря, не до этого?.. Он переживает за племянника, который странно себя ведет; весь на нервах из-за покушений на мою тушку; его припахали опять к работе во дворце… А тут я со своим: хочу тебя, милый!
Неужели я такая… равнодушная? Так легко кладу с прибором на все, что мне не нравится? Даже если это касается благополучия тех, кто мне, по моему же собственному мнению, дорог.
У тебя будут проблемы из-за связи со мной? Да ну и ладно, снимай сюртук, потому что я так хочу!
— О Темная, — просипела я ошарашено, — Да я же стерва!..
