— охотника? да чёрт его знает — нет-нет да и промелькивала лёгкая хромота. Не иначе старая рана давала о себе знать. И жить он собирался вовсе не на развалинах, хоть уж невесть чем так глянулось ему это место, но Джерард расчистил его, а к исходу осени выстроил взамен времянки основательный и светлый дом.
Советам он не отказывал, да и, по всему видать, вырос не на земле, однако чего другого — сметливости, а особенно упорства, парню было не занимать.
Девушка носила имя Ангэрэт и также облеклась в плоть и кровь: водилась с подружками, диковинно, но славно плясала на гулянках, колокольчиками звучал её тихий смех. И мастерицей оказалась не из последних, да к тому же и знахаркой. Первое время молодки, к которым она прибегала порой за советами по стряпне или хозяйству, посмеивались в ладонь: мол, свезло же парню с невестой, что таких простых вещей не знает! не иначе сам и кашеварит, и прочую бабскую работу за нею переделывает. Так ли или нет, Джерард не жаловался и вообще на слова был скуп, как не всякий иной на деньги. А Ангэрэт на надсмешки не обижалась, с вопросами приходила всё реже, а вскоре уж и к ней самой стали бегать во времянку, краснея, здоровались с неулыбчивым парнем, что кивал в ответ, не оставляя работы — точно вовсе не знал роздыху, как заколдованный. И приходили, и спрашивали, чем кашель унять, а чтоб ребёнок спал тихо, снов дурных не видел? А что за вышивка такая славная? И что за приправа была в похлёбке? И улыбалась, и отвечала, славная такая девушка, хоть и с простым ко всем обращением, да сама, видать, не из простых.
И, нечего сказать, жили мирно, сами по себе, ни во что не мешаясь. И все знали, что никто другой им двоим не нужен, что меж ними всё давно уж дело решённое. Иные пытались, конечно, встрять, и парни к красавице-знахарке клинья подбивали, и девицы на Джерарда глазками посверкивали, не без того. Да только ясно, что попусту всё. Тем, кто видел, как Джерард нёс на руках спящую Ангэрэт, — всё было ясно. Зряшные уловки, когда и колдовство не совладало.
А по рыжей осени Джерард ввёл в новый дом уж молодую жену. Прежде того не обручались, а так — чин по чину. Ох и красивая была свадьба! Хоть кое-кто и приметил, что жених не тотчас вошёл под церковные своды, помедлил, решаясь. И как сжались на его ладони бледные пальцы невесты — тоже увидели.
Но ничем дурным обряд не ознаменовался, вступили в храм нарядною толпою; и невеста улыбалась по-прежнему радостно, точно и не случилось промедления. Святое место приняло их, а, раз так, в них и вправду не было зла.
Земля, меж тем, встречала не лучшие времена. Вожди волей-неволей оставили былые обиды, теперь, когда с востока шёл общий враг, что сплотил всех вокруг ард-риага. Ну да когда и жили-то в мире? Чтоб ни свои, ни те? Разве бывало такое? Вот то-то же.
Отбивались, нападали, восстанавливали порушенное и пожжённое, лечили, растили молодцов на смену тем, кому уже не впрок лечение. Джерард, ходивший в драки с самим молодым вождём, возвращался живым, и не брало его ничто, ни стрела, ни копьё, везучий был, как сам чёрт: то ли крепко молилась за него молодая жена, то ли исчерпал уже всё своё невезение, отыграл у судьбы. Лучше него не было разведчика, пройти у врага под носом, вызнать, что следует, а то и поджечь что или порезать часовых, пройдя ровно меж врагами, а после уйти, как уходит ветер, неведомыми тропами. Но, как многие иные, кого удача задурила, очертя голову не лез, удальством не бахвалился, да и было отчего.
Года два спустя Ангэрэт реже стала появляться на людях, не плясала с мужем на праздниках, притихла и как-то сразу повзрослела. И Джерард всё чаще бывал с женой, ходил с нею до медленных летних сумерек или сидел рядом около шепчущего ручья, прижав её к себе, молчаливую, закутавшую плечи в широкий платок. Они почти и не говорили тогда, лишь касались пальцев друг друга, но будто бы всё понимали. Девушка молча смотрела в даль отражающими высокую синеву глазами, молодой мужчина по временам хмурил брови, словно в гневном отрицании, после всё крепче прижимал к себе жену, но, тотчас опомнившись, ронял руки. А она едва улыбалась, так, словно в чём-то провинилась перед ним.
Под самый Йоль Джерард появился у дома Шеймуса, с семьёй которого как-то само собой сделались накоротке. И был он ничуть не краше, чем в день, когда Шеймус увидал его впервые.
Скорее хозяина уразумев, что приключилось, жена и мать Шеймуса спешно собирали необходимое и одевались потеплее, пока сам Шеймус неуклюже пытался утешить своего «крестника»:
— Да ежели бы этак каждая помирала, так и роду людскому конец бы подошёл!
Да всё, видать, без толку, тот только о смерти из его речей и услышал.
На бегу, едва поспевая за спешащим, точно из адских врат, Джерардом, жена Шеймуса втолковывала:
— Девки, они ж все до единой в первый раз так: втемяшат себе, что всенепременно помрут! Ну, если у самой мать родами померла, так, конечно, и вовсе: будто бы и она так же кончить обязана. Ну да ничего, вот как пойдут за первым второй, там и третий…
Муж только глянул на будущего отца и цыкнул на жёнку, чтоб поменьше болтала.
— И-и, молчала бы!..
— А чего?..
Та недоумённо подняла брови, но совету вняла.
В уединённом доме было чисто прибрано и жарко натоплено. Женщины тотчас разоблачились и поспешили к дальней двери. Там глухо было, как в могиле… тьху!
Джерард сел у порога, вернее даже упал, будто ноги его больше не держали.
Шеймус вздохнул, яростно поскрёб щеку и, не дожидаясь хозяйского разрешения, принялся искать чего-нибудь хмельного. Чем крепче, тем лучше.
Уже занялось темнеть, когда по синим теням пришли Пэдди и семенящий следом Колум — услыхали весточку от жён, а тем передала жена Шеймуса — и когда успела только? Патрик был громок и уже дома начал отмечать. Колум предложил помолиться. Джерард молчал с тех пор, как приходил к Шеймусу. К тому сроку к суете, что производили женщины, стали прибавляться редкие тихие стоны. Стемнело напрочь.
— Поперву завсегда так, — с важным видом знатока заявил Пэдди, отец семерых совершенно неотличимых один от другого сыновей и единственной дочки,
