тоже понимающий аглицкий, но говоривший на нем плохо, все понял и рассмеялся.
— Что же ты, Федор Леонтьевич, просьбу княжича не выполняешь? Склоки не хочешь? Тогда я переведу. По аглицкии не говорю, но понимаю.
И перевел.
— Спасибо, Василий Петрович — поблагодарил Михаил.
— Узнал?
— Еще бы, ваши ехидные замечания во время наших упражнений с дядей вашим, Борисом Ивановичем, долго помнятся.
— Как у шведов оказался?
Разговор так и продолжился, Воеводы на русском, Михаил на аглицком. Бутурлин иногда переводил Гагарину, когда тот просил.
— Послан был с поручением. Сначала в Польшу, надо было пробраться к Сапеге, передать Филарету письма, и переговорить с ним. Повезло, нашел возможность. И передал и переговорил.
Тут его прервал опять Гагарин.
— И что, Филарет поверил вот так, просто, что ты из России послан?
— Конечно. Его келейник Симеон, в миру Сергей Муромский, брат мой старший. Брат брата всегда узнает. Так вот, возвращаюсь. Переговорили. Филарет посоветовал вначале со шведом замириться, Густав Адольф явно хочет у Сигизмунда Ливонию отнять. И заодно отомстить за все пакости, что тот его отцу строил. А мы ему мешаемся. Воевать на два фронта ему несподручно. Особенно после Тихвинской конфузии. Так что поехал к Густаву. По дороге узнал, что тот на Псков нацелился. Удалось предупредить Москву. Не знаю, что вам послали, но в фельдмаршала Горна ваши стрелки явно прицельно стреляли. И в короля заодно. Но король нам нужен был. Без подписи действующего монарха никакой договор недействителен. А у Густава пока детей нет. В Швеции свара начнется, Сигизмунд опять полезет на трон, а он с нами мир заключать не станет. Вот я Густава и спас — повалил на землю, сам легко ранен был, но доверие его приобрел полное. А в госпитале случай и произошел, из-за которого я языка родного и лишился. Лекарь мне пулю из спины вытаскивал, неглубоко вошла, но сознания лишился. И, почти себя не контролируя, обложил доктора с чувством, матушку его помянул. По-польски, и по-русски. Он и спроси, откуда знатный шотландец русский матерный выучил. Соврал, что специально, что бы в Англии более знатных людей ругать, а они бы ничего не понимали. Поверил, однако. Вот, когда я от огня прикрывался, и вспомнил этот случай. Понял, что не дай бог, не удержу щит, обгорю, а в госпитале по-русски выражусь, шведы сразу поймут, кто им вселенскую катастрофу устроил. И много чего другого. Вот, потратил силу и наложил молчание на русскую речь. А теперь снять не могу. Силы пока не хватает.
— Что, так жить хотелось? — опять влез вредный Гагарин.
— Жить всем хочется, но иногда умереть не страшно, особенно, когда долг выполнен — с усмешкой сказал Михаил — но одно дело от огня умереть, хоть и плохая смерть, но все-таки быстрая, и чистая. Другое — от рук палачей вражеских. А уж Густав наверняка что-то особое тому, кто его планы сорвал, придумал бы!
Бояре головой покачали, сочувственно.
— И как выжил? — спросил Морозов.
— Щит удержал, и получилось жилу водную наружу вытащить, ключ возродить. Но выложился почти под ноль, и стены у оврага, где прятался, размочил так, что сам выбраться не смог. Больше суток в яме провалялся. Хорошо, добрые женщины вытащили. Одеждой, какая нашлась, поделились. Мое платье все в грязи пропало, не отчистить.
— Понятно. Значит, шведам немцем представлялся?
— Нет, шотландцем. Джорджем Мак-Виртом, виконтом Мори. Виконт, это значит сын графа. Не слишком знатно, но все-таки лорд, Лэрд по-шотландски.
— А почему шотландцем, не англичанином?
— Аглицкий я лучше всех других языков знаю, но акцент есть, не чисто говорю. А шотландцы тоже похоже говорят, и английский у них тоже не чистый. Вот и сделали шотландцем, тем более, в Европе их мало знают, считают дикарями. Так что на промахи в манерах никто внимания не обратит. Меня этикету — их манере общаться только полгода учили, всему за это время не обучишь. Но, получилось, никто не заподозрил русского.
— Мы просим не обижаться, но полностью пока поверить не можем, — высказался за всех Морозов.
— Пошлем птицу на Москву, попросим, может, кого из твоей семьи пришлют, личность удостоверить. Голубь дня в два расстояние покроет.
Михаил покачал головой.
— Чем недоволен? — опять вылез Гагарин.
— Не недоволен. Понимаю, что быстрее голубя связи нет. Но, по моим расчетам, мой слуга Микки уже к Твери подъезжает! А он письма везет, что я написал, в расчете, что умереть придется. Что, если он вперед голубя до Москвы доберется! Что дома будет! С матушкой, с Анной, это жена! С отцом! А если голубь не долетит?
— Предложить хочу — вмешался Бутурлин — пожертвуем еще одним голубем. Пиши записку, что жив. Знаешь, как для голубей писать? Один из голубей точно доберется. Так что или ту, или другую весть получат.
Позвали слугу, приказали принести перо, чернила и тонкую бумагу. Михаил сел писать, уже не прибегая к уловкам. Адресовал отцу.
«Отец, если вы уже прочли мои письма, что привез Микки, знайте, это ошибка. Я жив, Микки просто выполнил мой приказ. Сейчас я у своих, но вызываю подозрения тем, что не могу говорить по-русски. Сам себя заблокировал, сил снять заклинание, нет. Если можно пришлите кого-нибудь из братьев, подтвердить мою личность. Ваш сын Михаил. Живой»
— Мать не просишь успокоить?
— Отец сам все знает, и мать и Анну в неведении не оставит.
— Хорошо, сейчас тебе одежду приличную принесут, переоденешься, и ужинать будем. Там расскажешь, как тебе удалось шведа пожечь. Проводите княжича в его комнату!
Михаила проводили в светлую комнату, с печью и кипой одежды на кровати. Начал примерять такие родные одежды. Прежде всего, нашел исподнее. Выбрал шелк. Грубое полотно причиняло беспокойство. Затем, рубаха, тоже шелковая, вышивка грубая, не чета Аннушкиной, но что есть. Верхние порты бархатные, носки, сапоги сафьяновые, выбрал кафтан тоже бархатный. Хотел парчовый, но маловат оказался. Сверху охабень теплый, по осеннему времени, на горностаевом меху. Не такой теплый, как зимний, но соболем отделанный. И мурмолку, тоже с соболиной окантовкой. Потом тафью заметил, бархатную. Хоть на длинные волосы и неудобно, но поддел под мурмолку. Поясом кафтан подпоясал. Охабень на плечи накинул, руки в рукава не вдевая, пропустил в разрезы специальные. Слуге, ожидающим, если помощь потребуется, приказал рукава на спине сколоть, что бы не мешались. И вышел к ужину именно тем, кем привык быть
