— Я НЕ ЗНАЮ, ПОБЕРИ ТЕБЯ ХЕЛЬ! — рявкнул он так, что вздрогнул весь летательный аппарат.
ХРЯСЬ!
Кулак полубога с грохотом впечатался в светлый пластик стены. Кулак оказался крепче, по обшивке зазмеилась трещина. В кабине ощутимо похолодало. Кажется, именно это называется «разгерметизация». Какие-то огоньки на передней панели тревожно замелькали, и машинка начала поспешно снижаться; не падать, а опускаться вниз, и это было ясно, так что я даже не очень испугалась. Было не до того.
Меня можно было поздравить: я таки довела долго назревавший конфликт до взрыва, а Ульвара сына Тора — до точки кипения. Похоже, норманн был в ярости; той самой, которая слепая, игнорирующая всё вокруг. Например, он даже не обратил внимания на наше замедленное падение.
— Предначертание, шизофрения, проклятие, — я не знаю как это называется! — прорычал он. Но меня почему-то не ударил, вместо этого судорожно вцепившись в подлокотники кресла; те скрипнули и ощутимо промялись. — Ладно, хочешь подробностей — будут тебе подробности, — процедил он, прикрыв глаза и явно отчаянно пытаясь справиться с собой. — Ты спрашивала, что случилось вчера. Вчера мне приказали тебя убить. Вот только когда я выстрелил тебе в голову, у меня создалось впечатление, что это меня только что пристрелили. Мне было больно, Фенрир тебя разорви! И пусто. Я это ощущение, когда ты на самом деле лежишь мёртвый, но при этом ходишь и смотришь на собственный труп, до конца жизни буду помнить, — с трудом проталкивая слова сквозь стиснутые зубы, проговорил он. — Не знаю, что мне пыталась доказать этим Её Величество — что я дурак, слабак, что я ошибся; что я был не прав, а она — права. Но я не хочу проверять, смогу ли я не застрелиться, если что-то подобное случится ещё раз. Поэтому, — хочешь ты того или нет, — ты будешь рядом и живая.
В кабине повисла тишина, нарушаемая только тихим свистом воздуха. Леталка уже приближалась к земле; судя по всему, мы падали-садились в каком-то лесу.
А я пыталась разобраться в сказанном и собственных чувствах. И было мне больно, страшно и почему-то немного смешно. Причём больно и страшно совсем не за себя. Всё-таки Её Величество оказалась очень жестокой женщиной…
Когда в дно машинки сильно ткнулась земля, я, наконец, приняла решение. Не знаю, правильное или нет; но оно было моим. И от этого почему-то стало спокойней, хоть и принято оно было… мягко говоря, под давлением.
Выпутавшись из фиксирующих ремней, я неловко перебралась на колени к мужчине. Причём когда я опёрлась о его колено для сохранения равновесия, он ощутимо вздрогнул от неожиданности, и только тогда открыл глаза, как будто прежней моей возни не замечал.
Встав на колени на его бёдра — втиснуться в сиденье с боков не получалось чисто физически, — я обхватила обеими ладонями его лицо.
— Глупый мой, бедный мой глупый грозный варвар, — зашептала я, чувствуя, что по щекам текут слёзы, но даже не пытаясь их остановить. — Хороший мой, что же они все с тобой сделали? Это не ты чудовище, это они… как же так можно с живым человеком?!
Очень к месту мне вспомнились слова Веры про цепного пса Императора. Не хочу знать, каким тот был человеком; хорошо, что уже умер. А Ариадна… Это не Ульвар избалованный, это они. Как так можно с человеческой жизнью? Захотел — сделал из человека маньяка, захотел — с размаху головой об стену!
Нет, где-то в глубине моей души по-прежнему сидел маленький логичный человечек, порой здорово отравлявший мне жизнь, и очень рассудительно возражал, что не тот человек — сын Тора, чтобы сделать из него что-то против его воли. Значит, устраивало всё, и Ульвар не возражал. Ещё этот человечек утверждал, что я здорово намучаюсь с таким мужем, и надо было разругаться окончательно, и всё-таки пожаловаться Императрице.
Только в данный момент я его игнорировала. Сейчас мне было слишком больно за этого сурового молчаливого великана. А ещё я даже представлять не хотела, что может придумать Императрица для «воспитания» сына Тора, если я ей пожалуюсь. Воспитатели, тоже мне… Нашли себе собаку для развлечения; захотели — на «фас» натаскали, захотели — избили до полной потери ориентации в пространстве.
— Милый мой, родной, да никуда я от тебя не денусь, кто мне ещё кроме тебя нужен! — всхлипывая, я продолжала целовать его лоб, губы, щёки, глаза; легко и торопливо, как будто он вот-вот должен был исчезнуть. Гладила по голове, обеими руками зарывалась в его волосы, одновременно пытаясь покрепче прижаться.
Ульвар в этот момент выглядел очень… озадаченным. Даже, скорее, шокированным. Видимо, он ожидал от меня любой реакции, кроме полученной. Да, впрочем, откуда ему было знать, что так бывает?
В конце концов он, видимо, что-то понял. Оставив в покое кресло, неуверенно переложил ладони мне на спину, осторожно погладил. А потом, — не то окончательно разобравшись, не то плюнув на что-то, не то решившись, — вдруг крепко прижал меня к себе, так что я только пискнула от неожиданности. Обнял; так, будто пытался разом обхватить меня всю целиком. И у него даже почти получилось.
— Почему ты теперь плачешь? — устало вздохнул он.
— Да всё потому же, — тихо хмыкнула я. — Тебе плохо, и мне плохо вместе с тобой, — как могла доступно разъяснила я.
— То есть, это всё-таки не психическое отклонение? — в усталом голосе Ульвара отчётливо зазвучала ирония.
— Как сказать, — не удержалась я от хихиканья. — Кто-то когда-то пошутил, что любовь — это единственное психическое заболевание, передающееся половым путём.
— Любовь? — озадаченно переспросил он.
— Ну, я тоже не специалист, — вновь немного нервно хихикнула я. — Но симптомы похожи. Желание быть рядом, боязнь потерять, желание сделать приятно и позаботиться.
— Это всё… странно, — глубоко вздохнул он.
— Человеческое существование — вообще довольно странный процесс, — продолжила я веселиться. — Ничего, привыкнешь. Твоими стараниями у нас теперь нет другого выбора, кроме как привыкать друг к другу. Так что с этой дурацкой женитьбой ты сам себя в угол загнал, не меня.
— А почему ты тогда ругалась? — логично усмехнулся он.
Мечты сбываются. Мы сидим и разговариваем; чудеса, да и только!
— Потому что иногда поругаться полезно: можно узнать, что на самом деле думает оппонент. Вот видишь, мы с тобой очень плодотворно сейчас пообщались. Не знаю, как тебе, а мне полегчало от осознания, что я тебе нужна всё-таки чуть больше, чем резиновая кукла.
— Что такое резиновая кукла? — уточнил сын Тора.
— Неважно, — поморщилась я, не желая вдаваться в подробности. — Лучше расскажи мне, грозный сокрушитель летательных аппаратов, как мы будем отсюда выбираться? Ты совсем машину сломал, или она ещё сможет как-нибудь на честном слове и на одном крыле довезти нас до цивилизации?
