— Для ярлы это был бы позор. В довоенное время.
— Но ведь никто не узнал бы! Есть же у вас понятие секретности? — продолжила я недоумевать.
— Она бы — знала, — поморщился сын Тора.
— Ага, а от бога залететь — это, значит, уже не бесчестье?
— Ребёнок бога? Напротив.
— Но если она таким образом хотела заполучить наследника, но при этом знала, что с большой долей вероятности у тебя не будет детей, это какая-то временная мера, разве нет?
Он тяжело вздохнул, смерив меня раздражённым взглядом, и… начал лекцию. Неужели я его дожала?!
— Ингвилд уже вплотную приближалась к тому возрасту, когда женщина не может принести ребёнка. У неё не было другого выхода. Либо от бога, либо на стороне; но последнее было бесчестьем ещё худшим, потому что о проблемах Олава, её мужа, было известно. Единственным её наследником был младший брат, человек жалкий даже по меркам того времени. Она предпочла рискнуть и понадеяться на чудо. Что касается сегодняшнего поведения Снора, оно тем более обосновано. Сейчас в самом деле выбирают женщины, и так случилось, что ни он, ни его брат пока ещё не обзавелись потомством.
— Да ладно? Что, неужели ни одна не согласилась? Вроде же наследники рода, да и внешне, пока молчат, ничего так выглядят, симпатичные… — подивилась я. Но тут же поспешила вернуть себя к наиболее важным вопросам. — И как это обосновывает их поведение?
— Это обосновывает отсутствие страха передо мной. Прямые наследники — только они двое, поэтому вполне могли позволить себе не задумываться о собственном поведении, — он опять состроил недовольную гримасу. — А что касается их слов, всерьёз поверить в то, что ты окажешься тем самым единственным шансом, на который так надеялась Ингвилд, ему было довольно трудно. Не говоря о том, что очень не хотелось верить, — губы норманна сложились в брезгливую ухмылку.
— А шлюхи?
— Тоже есть. Обычно те, кто не хочет или не может завести детей.
— Погоди. То есть, или замужем, или сразу продажная женщина? А если ей просто хочется быть самостоятельным человеком, заниматься любимым делом? — ужаснулась я.
— Если такие случаи бывают, я о них не знаю, — поморщился он.
Хор-рошенькая перспектива! То есть, если бы меня не назначили женой, то этот хмырь был бы в своём праве, и вполне мог оскорблять меня как хотел?
— Чем же у вас тут женщины занимаются?!
— Домом, — буркнул сын Тора и начал выбираться из машины. Я поначалу подумала, что просто окончательно допекла его, и он решил сбежать, но потом заметила за окнами какое-то шевеление. Если точнее, там приземлялось нечто большое и блестящее непонятных очертаний. Видимо, прилетел обещанный эвакуатор.
В общем, пока выбрались, пока большая леталка затаскивала в своё нутро нашу маленькую, пока вежливые и молчаливые работники (всего двое) грузили нас в свой транспорт (внутри это было похоже на недра грузового самолёта: посередине закрепили сломанную машинку, а сбоку в кресла усадили нас), я пребывала в мрачной задумчивости.
Вот тебе и просвещённое далёкое будущее. Вот тебе и цивилизация. «Киндер, кирхе, кюхен», и никаких вариантов. Интересно, если я изъявлю желание всунуть в этот список какое-нибудь полезное занятие, меня сразу запрут дома, или хотя бы выслушают до конца?
Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Все, Зин, обидеть норовишь!
Тут за день так накувыркаешься,
Придешь домой — там ты сидишь!
В.С. Высоцкий, «Разговор у телевизора»
Говорят, как вы лодку назовёте, так она и поплывёт. Правило очень надёжное, работающее не только с кораблями, но и с людьми, и со всякой живностью.
Жеребец носил звучное гордое имя Бьёрн, или, проще говоря, Медведь. Кто догадался так назвать коня, история умалчивала, но конь Ульвару понравился сразу, именно непримиримым упрямым характером и откровенно злобным нравом. За этот нрав сын Тора его и выбрал, найдя общий язык с животным очень примитивным, но от этого не менее действенным методом: держа за горло, завалил голыми руками на землю и держал до тех пор, пока у животного кончились силы к сопротивлению. На это зрелище прибежал смотреть весь персонал конезавода, и в конце концов сын Тора мог бы забирать добычу бесплатно: сила полубога повергла людей в трепет и ужас.
Когда глупая девчонка из прошлого полезла к незнакомому животному, Ульвар хотел… проучить её, что ли? Нет, он в любом случае был быстрее, и конь не успел бы причинить вреда; да и вряд ли попытался, скажем, ударить копытом, потому что рядом был хозяин, которого Бьёрн скрепя сердце признал. А куснуть мог, да. То, что Ольга приняла за страх, было как раз раздражением, что какое-то мелкое двуногое…
А вот дальнейшее развитие событий очень озадачило сына Тора. Через какие-то пару минут злобный демон в лошадиной шкуре, которого боялись почти все конюхи, снисходительно позволял маленькой женщине висеть у себя на шее, обнимать, гладить, благосклонно внимал её ласковому бормотанию и клянчил угощение.
Если бы Ульвар догадался сопоставить собственное поведение с поведением этого коня, его ждало бы неожиданное открытие. После того, как у гостьи из прошлого получилось приручить и непостижимым образом привязать к себе самого сына Тора, было бы уже не с руки удивляться покладистости обычного животного. Но мужчине подобное сравнение в голову не пришло, поэтому он просто удивился, и даже почти восхитился. А ещё испытал странное чувство удовлетворения; как будто это он сам только что достиг высоких успехов на поприще дрессировки четвероногих друзей человека, а не Ольга. Но последней эмоции абсолют не придал значения; может быть, напрасно.
А гостья из прошлого, похоже, решила побить все рекорды по выведению мужчины из душевного равновесия и совершению неожиданных поступков. Сначала конь, потом сцена на скале…
Её совершенно искреннее и добровольное желание доставить ему удовольствие таким желанным любому мужчине способом приятно удивило именно тем, что было её инициативой. А осторожные бережные прикосновения тонких пальчиков, нежных губ и языка, да и общий вид рыжей лохматой макушки в подобном положении возбуждали до полной потери самоконтроля.
Потом были слёзы в ответ на его слова, которые обычно вызывали страх. Причём слёзы жалости, и вот это уже не радовало, а, скорее, раздражало: не привык Ульвар сын Тора, чтобы его жалели. Не привык, никогда не испытывал подобного и не знал, как на это реагировать. И потому — злился. Жалость — удел слабых, а чувствовать себя слабым мужчина не умел, и не желал учиться.
