дверь. Выпускали когти, выламывали хребет. Собственное тело его предало, волна отвращения обдала, заставила ринуться из дома вон.
Размеренным бегом, пока кровь шумит в ушах, плавит разгоряченную кожу.
Он не помнил, как добрался до поляны, она просто выросла перед глазами: бурая трава, покрытая инеем и нож, воткнутый в трухлявый старый пень. В этот миг Яков возненавидел весь мир, себя возненавидел.
Он смог оставить ее. Прыжок через нож вышел тяжелым, неловким, и впервые за долгое время Яков почувствовал боль. Иступленную, с жадным хрустом вгрызающуюся в кости, ненасытную. Виной ли тому было обращение?
Лжец.
По другую сторону пня оказался крупный черный волк, начиная бег, вспорол когтями сырую землю. Из груди вырвался низкий надрывный вой. Он бежал вперед. Один.
* * *
Брусилова вышвырнуло из сна слишком резко — как мелкого сопливого щенка подняло за холку и наотмашь ударило об алый ковер в родном поместье. Он закашлялся, пытаясь справиться с дурнотой, с хрипом перевернулся на живот, поднялся на четвереньки.
Лада сидела в кресле, сцепив пальцы перед собой в замок, укладывая на них подбородок. Убедившись, что барыню с собой военный не приволок, она разочарованно откинулась на обитую бархатом спинку, цокнула языком.
— Не понять мне твоей одержимости этой девкой… И приворота ведь нет, я проверила.
— Тебе какое дело, ведьма, рада будь, что дольше здесь задержишься. Больше денег с собою унесешь. — Мир перед глазами вращался, прокушенная рука горела огнем, Брусилов прочистил горло, покачнулся, с громкой руганью падая обратно на пол.
Варвара ожила под закрытыми веками, коснулась лица, пока поглощающие душу глаза заглядывали глубоко под кожу, касались самого естества. Как он мог ее упустить? Как же вышло так?
Разочарование было таким плотным, таким ощутимым… Оно гладало его, пожирало живьем. Оттого не сразу почувствовались холодные пальцы на щеках. Самуил неохотно открыл глаза.
Лада нависала сверху, полог мягких волос закрывал освещенную рассветным заревом комнату. И, будь проклята ее черная душа, ее лицо принялось меняться, обретать до боли знакомые черты. Нужные.
— А хочешь, я никогда не уйду, стану ею? Лишь подумай, своя покорная Варвара под боком. Я умею быть ласковой… Наши дети смогут добиться многого, наша жизнь станет такой, как ты представлял. Только скажи, я могу дать тебе все это.
Вяло отбросив ее ладони, Брусилов удрученно застонал, снова сел, силясь подняться на ноги.
— Ты — не она.
Разочаровавшись его ответом, ведьма раздраженно фыркнула, поднялась, но в свой родной облик не вернулась, мучая его недосягаемым. Не сводя с нее цепкого взгляда, Брусилов растер припухшие следы от зубов на запястье, сморщился:
— Ты обещала, что она станет моей, что ты сумеешь помочь. Пока я не вижу от нашего сотрудничества толка.
— Тише, молодой граф, прояви терпение. — Подходя к огаркам свечей, она равнодушно тушила их пальцами. Огоньки под ее касаниями съеживались, исчезали, не оставляя после себя даже дыма. — Пока ты скакал за своей егозой по лесам, я в сон колдуна скользнула и то, что я сказала ему — тому совсем не понравилось. Я чуяла его отчаяние и страх, мальчишка совсем молодой… Да, сила его велика, со мною он поупорствовать смог бы, но он не бессмертный. Теперь у него два пути: быть сожранным собственной магией, защищая ведьму, или отдать ее нам. Вели подготовить еще восемь комнат, падет его щит, сегодня же к сестрам наведаюсь.
— Ты в мой дом всю нечистую силу стянуть собралась? — Несмотря на мнимую суровость и недовольство в голосе, Самуил почувствовал облегчение. Если колдун боится, значит он еще может попытаться, значит защита его не так прочна. И он сумеет забрать Варвару. — Что нужно для вашей работы?
— Сущие пустяки, я сама соберу все нужное. Будь готов выдвигаться к концу недели, может удастся решить с твоей воздыханной все миром и без крови.
Чистый яд, горчащая насмешка. Брусилов сморщился.
— Я уже дал ей обещание, и выбор свой Варвара сделала. Что ж, убив колдуна, я избавлю этот мир от уродливого пятна скверны, плевка в светлый лик Господа…
— Не греши на колдунов, соколик, не бросайся такими речами рядом с моими гостьями, обратят в осла и глазом не моргнут. Будешь до конца жизни на отцовских грядах капусту жевать.
И впервые снисходительный тон не поднял внутри волну раздражения, вдохновленный Брусилов скупо кивнул, отвлекаясь на шум за окном.
Внизу, из подъехавшего экипажа вывалился Жербин. Выглядел он безумно: ошалевший взгляд, порванный под мышкой мундир, и сапоги, одетые на неверные ноги. На попытку гайдука остановить его у двери, Димитрий молча двинул тому кулаком в бороду и ввалился в усадьбу вместе с бессознательным телом. Хороша же охрана, нечего сказать.
— Это еще как расценивать?.. — Недоуменно нахмурившись, Брусилов потянулся за аккуратной стопкой сложенной одежды, которую перед обрядом примостил на угол кровати. Хорошо устроившаяся на подушках ведьма небрежно передернула острыми плечиками, игриво прищурилась.
— Поворошилась я в памяти его, когда обереги защитные вспыхнули. Новый облик твоей барыни любому рассудок бы помутил. Он еще хорошо держится, стоит отдать ему должное. Передавай мое восхищение…
Последние слова Самуил дослушивал, перескакивая со ступени на ступень, друг уже метался по первому этажу, дыша, словно мул под плугом на последнем издыхании.
Слова ведьмы раззадорили, любопытство уже свернулось тугим кольцом в грудине, когда Брусилов играючи пропустил у самого носа тяжелый кулак и отвесил Димитрию звенящую, отрезвляющую оплеуху. Тот не остановился. Должно быть, для того, чтобы прояснилось сознание, бить нужно было кулаком…
Согнувшись, Жербин ударил опешившего Самуила лбом в живот и они оба рухнули на пол. Схватка вышла короткой, но невероятно жесткой — обезумевший друг не слышал слов, не желал отступаться. К моменту, когда под кулаком хрустнул нос с небольшой горбинкой, Самуил почти вышел из себя, почти на него озлобился.
— Изволь объясниться, что за пес тебя укусил?!
— Не пес, а настоящая сука! — Обычно мягкий баритон перешел на неприглядный слуху бабий визг, Самуил оттолкнул зажимающего нос Димитрия и сморщился, третий раз за утро поднимаясь с пола. — Дай, думаю, сослужу службу хорошему другу, верну беглянку на супружнее ложе. А он породниться пожелал с адским отродьем! С чудовищем!
Вялая попытка ударить Самуилу кулаком в ухо успехом не увенчалась. Пошатнувшись, он вовремя отдернул голову, мрачно наблюдая за тем, как тяжело поднимается на колени друг. Шатаясь, словно чумной, Димитрий упал на стул и вытянул вперед ноги. Силясь распознать смысл в его речах, перемежающихся с крепкими ругательствами, Самуил опустился на соседний. После их радостной встречи гостиная представляла собою жалкое зрелище: канделябры на столе попадали,
